Роскошный джип тормозит у ворот на окраине подмосковной деревни. За воротами раньше был пионерлагерь, а теперь — один из крупнейших в мире приютов для бродячих животных. Хозяйку джипа и приюта Дарью Тараскину встречает директор Сергей Сердюк. На вопрос о населении подведомственной территории на память докладывает: «Сегодня у нас 694 собаки, 198 кошек и 4 козла».
В России около 120 000 бездомных животных — таковы данные центра защиты прав животных «Вита», единственной организации, где есть хотя бы приблизительная статистика на этот счет. Государственных приютов по всей стране всего 10, частных — примерно в пять раз больше, самые крупные — в Москве, Брянске, Волгограде и Абакане. Это если не считать квартир, которые зоозащитники — так они себя называют — превратили в пристанища для четвероногих бродяжек. Добрые собачьи «феи», такие как Дарья Тараскина, есть во многих городах, но всем бездомным животным они помочь не могут. А соответствующих федеральных программ не существует.
В феврале Борис Самойлов, главный редактор Красной книги Москвы, доктор биологических наук, заявил, что бездомные собаки истребили столичных ежей, лягушек и оленей. Он призвал Мосгордуму срочно принять меры, заметив при этом, что размещение собак в приюты является «крайне невыгодным». Под аккомпанемент таких «научных» утверждений с начала года в столице закрыли 3 частных приюта, еще 4 — под угрозой скорого закрытия (приюты занимают большие земельные участки — лакомый кусок).
Приюты сносили бульдозерами. Около 500 собак оказались бы на улице, если бы не зоозащитники: им удалось за сутки пристроить животных в функционирующие питомники или раздать по домам.
Бывший пионерлагерь Дарья Тараскина выкупила около 10 лет назад. Старые корпуса снесли, вместо них построили несколько новых, окружили их просторными вольерами. По всей территории расставлены и будки, из которых выглядывают довольные собачьи морды. В корпусах живут кураторы; планировка здесь такая, что из своей комнатки они могут увидеть любого подопечного.
Тараскина входит в один из домиков, сразу замечает неладное: «Почему у Лея катетер? Наденьте на него пальто, он же весь дрожит!» Увидев хозяйку, Лей забывает о болезни и бросается ей навстречу. Ему приходится расталкивать других собак, толпящихся вокруг Дарьи Сергеевны и пытающихся ее лизнуть. Лишь некоторые стоят поодаль, не обращая никакого внимания на Тараскину. «Они меня ненавидят, — объясняет она. — Я их предала, выгнала из своей квартиры». Некоторых животных Тараскина сначала выхаживает у себя дома и лишь потом привозит сюда, освобождая место в квартире на Кутузовском для новых собак.
Дело в том, что Тараскина подбирает новых зверей практически каждый день. Даже если бы у нее не было ни джипа, ни квартиры на Кутузовском, ни денег на выкуп земли в 60 км от Москвы и зарплаты служащим, она все равно спасала бы собак. «Все началось с бочек, — говорит она. — Еще в советские годы я увидела, как на живодернях в огромные цистерны бросают вперемежку мертвых и недобитых собак. Стала выкупать эти бочки за деньги и выхаживать уцелевших». По лицу заметно, что вспоминать об этом Тараскиной тяжело, она быстро переключается на рассказы о своих нынешних питомцах. Например, о том, как с помощником Сашей Найденко освобождала собаку, запутавшуюся в колючей проволоке на крыше одного из зданий.
Помимо бывшего пионерлагеря у фонда «Бим», который возглавляет Тараскина, есть еще два приюта. Фонд — крупнейшая в стране организация такого рода. Даже во всем Петербурге частный приют для животных всего один — «Ильинка». Там живут 200 собак и 230 кошек, а содержать его помогают бизнесмены из Германии.
Ни самарский приют Марины Грабовенко, ни питерская «Ильинка», ни приюты Тараскиной не получают ни копейки дотаций от властей. Но при этом в столице из городского бюджета спонсируются 11 других частных приютов. В начале каждого года мэрия проводит конкурс на распределение денежных средств между ними: строка «содержание животных» городского бюджета предусматривает 8,6 млн руб. в год из расчета 60 руб. в день на одно животное. Дарья Сергеевна считает эту сумму вполне достаточной. «Но вы на эти приюты посмотрите! — говорит она. — Воруют же все».
Самый большой из московских частных приютов, находящихся под городским
А Дарья Тараскина отдает своих собак и кошек за символический рубль, но только в добрые руки. Вот и забирают отсюда всего трех-четырех питомцев в месяц. Потому что Тараскина хочет быть уверенной, что животное и новый хозяин друг другу подходят. Один мужчина целый месяц ежедневно приезжал из Москвы, чтобы погулять с понравившейся ему собакой. И даже отдав зверушку, хозяйка приюта иногда звонит новым «приемным родителям», чтобы убедиться, что все нормально. Зато Тараскина дает «усыновителям» право вернуть собаку, и уж в любом случае отвезти ее в приют на время отпуска. А вот у «посторонних» хозяев «Бим» животных не принимает. «Ты взял собаку, теперь неси за нее ответственность», — говорит Сергей Сердюк. «Вы лучше наш адрес не указывайте, — добавляет Найденко. — А то ведь уже завтра с утра к забору привяжут десяток». Исключения для «пришлых» делают только при том условии, что хозяин профинансирует содержание питомца, по меньшей мере построит для него утепленную будку.
Так что попадают в подмосковный собачий рай в основном уличные животные. Многие из них уже испытали на себе прелести одной городской программы, запущенной в 2002 г. Тогда в Москве, а следом в Петербурге, Пензе, Волгограде, Владивостоке и других крупных городах были организованы так называемые передержки — специальные помещения при ветеринарных клиниках, куда приводят пойманных бродячих животных на стерилизацию. За 2004 г. в столице было отловлено и стерилизовано около 6000 собак. И только 5000 из них возвратили на место обитания, как положено по закону. Сотрудница службы отлова диких животных Марина Зюзина считает, что большинство из невернувшихся собак погибли. Она специально пошла работать в эту службу, чтобы помешать группам отлова убивать животных. «Конечно, сейчас нет живодерен, — говорит Зюзина. — И при отлове их никто топорами или лопатами, как раньше, не убивает, но ведь есть и другие способы».
Поймать бродячую собаку нелегко. Городские службы используют для этого
Тараскина, увидев на подъезде к Москве сбитую собаку, вспомнила: «Однажды я три часа по МКАД кружила, пыталась согнать собаку с дороги. Так и не смогла спасти».
По словам зоозащитников в Москве в этом году уже снова идет отстрел животных: в Лефортове, например, видели десятки трупов профессионально застреленных собак. Московские власти открещиваются от происходящего, заявляя, что им об этом ничего не известно. Ведь официально в столице отстрел запрещен. А вот во многих российских регионах бездомных собак убивают с санкции властей — законы позволяют. «Мы специально по весне собираем отряды милиции, — говорит чиновник из Астраханской области, просивший не называть его фамилии. — Если те не справляются, привлекаем охотников. А чего с этими собаками еще делать-то?»
В «Биме» знают, что делать. Чистят лагерь после зимы, ремонтируют и подкрашивают домики. Готовятся к лету — во время каникул Дарья Тараскина привозит сюда детей. На экскурсии.
***
Но трогать ее не моги
***
«Попробуйте почувствовать боль собаки»
Newsweek
Мадам Бардо, некоторое время назад вы обратились к президенту Владимиру Путину по поводу запрета на использование кетамина при операциях животным. Вы действительно отслеживаете соблюдение прав зверей в России или вас попросил это сделать кто-то из российских коллег?
Об этом запрете я узнала из газет. Ситуация вызвала во Франции бурю эмоций: вместо анестезии ветеринары могли использовать только парализующее средство, которое обездвиживало животное, но не действовало как анестетик. Попробуйте почувствовать боль собаки, разрезанной скальпелем в полном сознании. Мой фонд обратился к российскому посольству в Париже, а я лично написала президенту Путину, и он обещал помочь. Но теперь, когда запрет отменен, ветеринары, которые отказались вести себя как мясники и все же использовали кетамин, подвергаются судебному преследованию. Это скандальная, невыносимая несправедливость!
Как вы оцениваете ситуацию с соблюдением прав животных в России в целом?
Россия очень отстает в области защиты прав животных от европейских стран. Я, разумеется, выступаю против охоты на тюленей на побережье Каспийского и Белого морей, я осуждаю охоту на серых китов в Восточной Сибири. Власти представляют убийство зверей как «охоту аборигенов в целях выживания», тогда как мясо этих китов (как и тюленей, и моржей) в значительной степени предназначено для несчастных лисиц и норок, которых миллионами выращивают на промышленных фермах для меховой индустрии. Наконец, я нахожу недостойным негуманное «регулирование» бродячих животных, особенно собак, которых тысячами забивают и травят на улицах больших российских городов.
Сотрудничает ли ваш фонд с какими-нибудь российскими зоозащитными организациями?
Мой фонд стоит на страже животных в самых разных странах мира, но в России он, к сожалению, до сих пор не представлен. Но я все равно получаю сотни писем из вашей страны. Россия близка моему сердцу, и разговоры о ней возвращают меня в мое детство и юность, когда-то я даже чуть-чуть говорила по-русски с моим учителем танцев. Именно он научил меня порядочности и взыскательности этого достойного народа.