В конце июля на улице Бахрушина была снесена усадьба Алексеевых. Несмотря на протесты общественности, правительство Москвы разрешило на этом месте построить гостиничный комплекс.
В Москве сейчас еще примерно 500 зданий, создающих исторический облик города, находятся под угрозой сноса или перестройки. Активисты «Архнадзора» выезжают на место каждой потенциальной стройплощадки в историческом центре города. Координатор «Архнадзора» Константин Михайлов рассказал Елене Мухаметшиной о том, что в последний год правительство Лужкова собирается снести как можно больше исторических зданий и отдать землю под новые инвестиционные проекты.
На прошлой неделе правительство Москвы решило создать комитет по пропаганде, поскольку оно постоянно проигрывает все информационные войны. Это ему поможет?
Какие комитеты по пропаганде ни утверждай, ничего не спасет. Мы недавно делали выставку «Было—стало»: сопоставление одних и тех же мест в начале 1990-х и сейчас. Так вот когда ты смотришь на две эти картинки, становится ясно, что никакая пропаганда им не поможет. Это ведь беда не одной Москвы. Такие же сигналы бедствия доносятся и из других городов, где есть хоть какие-то инвестиции: из Самары, Хабаровска, Уфы, Казани, Астрахани, Нижнего Новгорода.
Вы подали в суд иск против сноса усадьбы Алексеевых. Чего вы хотите добиться?
Иск был подан две недели назад по поводу бездействия Москомнаследия. Мы подавали заявки на признание усадьбы памятником в начале июля. Заявки отвергли без рассмотрения по существу, усадьбу снесли. Но дело даже не в самом иске. Ситуация с улицей Бахрушина покажет дальнейшее развитие ситуации в принципе. В Кадашевской слободе, где также в охранной зоне пытались снести дома, у них ничего не вышло. Здесь получилось. Но оттого, что эти здания снесли, охранная зона никуда ведь не делась. В их проекте на одном участке требования хоть как-то соблюдаются и воссоздается фасад одного из зданий. На месте других зданий просто стоит пятиэтажный монолитный корпус отеля, ничего общего не имеющий с прошлым зданием. Они смотрят, пройдет это или нет. Если пройдет, то продолжится и в других охранных зонах Москвы.
Какие места Москвы можно назвать самыми больными?
Весь исторический город. Парадоксальная ситуация: охраняются отдельные памятники, а вокруг них фактически не охраняется ничего. Памятники в совокупности занимают 10–15% от остальных домов. Все, что составляет фон и естественную историческую среду, безжалостно выламывается. Например, на площади Тверской заставы в районе Белорусского вокзала несчастный храм Николая Чудотворца оказался в окружении огромных стеклянных офисов. Памятник физически продолжает существовать, а морально он убит, вырван из своей естественной исторической среды.
Московское правительство сносило памятники архитектуры?
В конце 1990-х было 50 снесенных зданий, дальше такая статистика не велась, но снос продолжался. Есть история с переходящим званием самого старого деревянного дома Москвы. Сначала им был дом Трубецких на улице Усачева. Он стоял на охране по трем основаниям: как памятник архитектуры, как мемориальный дом, связанный с именем Пушкина, и как здание, сохраняющее ценный интерьер. В 2002 году московское правительство принимает решение о его реставрации, в ходе которой подлинное здание разбирается до основания и заменяется бетонным новоделом. А еще через пару лет правительство принимает постановление о снятии этого памятника с охраны в связи с полной физической утратой. Когда я это прочел, мне показалось, что должны разверзнуться громы небесные. Лужков подписал постановление о реставрации памятника, а потом расписался в том, что в результате этой реставрации памятник физически утрачен. Ничего не произошло. Потом старейшим деревянным домом назвали дом Всеволожских на улице Тимура Фрунзе, 11. Его решили реставрировать в 2008 году. В ходе реставрации подлинный деревянный дом опять же был разобран, заменен бетонным новоделом. После такой реставрации на некоторые дома, как на дом Таля в Молочном переулке, еще вешают мемориальную доску—«Памятник архитектуры начала XIX века. Охраняется государством».
Когда облик Москвы изменился сильнее, сейчас или в советские годы?
В сталинский период били по шедеврам, уничтожались символы старой Москвы и старого строя. Москву нужно было перекодировать, сделать ее архитектуру архитектурой столицы мирового пролетариата. Все значимое: Сухарева башня, церковь Успения на Покровке, Красные ворота—выбивалось точечными ударами, при этом сам старый город оставался нетронутым. Во времена Брежнева и Хрущева к разрушениям добавили Новый Арбат и несколько участков вокруг Садового кольца. А в последние 20 лет идет фронтальное наступление на старый город. Он уничтожается целыми кварталами. Офисные здания в центре города—это космополитичный стиль, повторение пройденного 20 лет назад в ОАЭ, Сингапуре и Гонконге. Но не обязательно заниматься этим на территории исторического города. В любой европейской столице ядро—старый город—сохраняется в том виде, в каком оно дошло в состоянии на рубеж XIX–XX веков. Архитектурные и творческие эксперименты проводятся на другой территории. Поэтому облик Рима, Парижа, Вены и других городов не меняется. В Москве можно было бы поступить так же. Исторический центр, за который мы воюем, составляет 7% от городской территории. Есть 93% города, открытые для любого творчества. Туда никакой защитник старины с плакатом не придет. Мы 20 лет наблюдаем второй и третий переделы исторического центра. В то время как в городе существуют обширные неосвоенные территории, которые за 20 лет не претерпели никакой реконструкции и вообще не застроены.
Мы прошлой весной выпустили «Красную книгу Москвы»—перечень зданий, которым угрожает снос или которые сами разваливаются от ветхости, там было порядка 250 объектов. Сейчас мы готовим ее второе издание—в нем около 500 зданий. Есть какие-то горячие точки—находящиеся под угрозой сноса дома, связанные с именами Чайковского, Сурикова, Есенина, или те, которые фигурировали в альбомах Казакова как лучшие здания города. Сейчас они фигурируют в перечне печальных руин: например, дворец Разумовского на Гороховом поле, дом самого архитектора Казакова, который, несмотря на многолетние призывы его спасти, представляет собой бомжатник. В это время городские власти занимаются всевозможными историческими аттракционами, как, к примеру, строительство дворца Алексея Михайловича в Коломенском за миллиарды бюджетных рублей.
Здания, которые вы заносите в «Красную книгу», являются памятниками архитектуры?
Не все. Например, снесенную на днях усадьбу на улице Бахрушина мы пытались еще в прошлом году поставить на охрану. Дом, построенный в 1817 году, сохранившиеся фасады и интерьеры. Но в Москомнаследии решили не включать его в список памятников, поскольку по дому уже приняли решение о сносе и заключили инвестиционный контракт. Но в федеральном законе нет такого критерия—ценность дома, зависящая от решения чиновников или инвестиционного контракта. То же самое и с остальными домами—подавались заявки, которые отклонили. Притом что дома находятся в охранной зоне. А никакое новое строительство в охранных зонах невозможно, кроме регенерации, то есть восстановления когда-то утраченного. Но под видом регенерации власти и инвесторы сносят подлинные здания и заменяют их новоделами.
Дом по Остоженке, 4, где жил Чайковский, существует как минимум с 1740 года. Соседний дом №6, в котором жил Суриков, построен в 1816 году. Он пострадал от пожара шесть лет назад, и с тех пор его никто не восстанавливал. Самое интересное, что возможность их сноса предусмотрена в распоряжении правительства Москвы 2004 года. Удивительная строка: «Инвестор “НИИ Социальных систем МГУ” снесет при необходимости эти здания или части этих зданий». Какая необходимость у Москвы лишаться этих мемориальных адресов, кроме необходимости инвесторов? Никакой.
Существует масса таких документов, принятых почти десять лет назад, когда казалось, что городская власть всесильна, и когда никакого обсуждения этой проблемы не было. Может быть, сейчас вспомнили о всех постановлениях, потому что понимают, что эра Лужкова приближается к концу, и хочется многое успеть. Подписаны распоряжения правительства Москвы со словами: «В рамках специальных мер по сохранению и регенерации городской среды снести…» Это такой оруэлловский стиль, идущий с постановления о сносе Военторга, который начинался со слов: «В целях сохранения…», а через несколько строк шло: «…со сносом всех строений». Мы наблюдаем бесконечный «снос в целях сохранения».
Лужков уйдет, но ведь непонятно, кто придет на его место. Вдруг будет хуже.
Поэтому я и не хочу говорить конкретно о Лужкове, его вкусах и пристрастиях. Проблема не в том, какой у него архитектурный вкус. Что говорить о человеке, у которого есть теория о ценности копий, которые, как он выражается, по исторической и культурной «нагрузке» превосходят оригиналы. Облик города не может определяться вкусом одного человека. Существуют городские законы и федеральное законодательство. Они не работают или работают избирательно. Недавно Общественная палата хотела перестроить здание, в котором заседает. Мосгордума с пафосом провела заседание комиссии по градостроительству, где Общественной палате высказали порицание. А когда через пару месяцев на улице Бахрушина сносят усадьбу в охранной зоне, московская власть этого не замечает.