«А вот — главный вход в кремль, — показывает рукой 12-летний экскурсовод Байбулат. — У меня, кстати, есть интересная байка про это место. Когда первый хан только построил кремль, он сказал: первый, кто зайдет сюда, будет казнен. Первым зашел его единственный сын. Охрана кремля долго думала, как быть — казнить любимца хана или ослушаться приказа? И вместо него казнили бродячую собаку, закопали ее у стен кремля и наутро показали хану. Тот долго думал, а потом сказал: значит, так тому и быть — этот кремль будет завоеван собаками». Байбулат заканчивает свою притчу и смотрит на меня, с интересом ожидая реакции. «Это про русских?» — наконец спрашиваю я. Байбулат задорно смеется: «Я не знаю, просто притча вот такая. Татарская».
Байбулат стал победителем республиканского конкурса юных экскурсоводов и теперь, за неделю до грандиозного казанского юбилея, практикует небольшими 10-минутными экскурсиями по кремлю. На этой неделе приедут высокие гости, и с байками ему надо быть поаккуратнее. В Казани ожидают, что Владимир Путин на юбилее скажет что-нибудь на тему тургеневского «поскреби любого русского, найдешь татарина». Ведь когда президент недавно ездил в Хельсинки, он сказал то же самое про угро-финнов. Теперь настало время восстановить справедливость и в отношении тюрков, заслуги которых в становлении российского государства ничуть не меньше, чем у угро-финских племен.
Татарский национализм, которым местные власти 10 с лишним лет дразнили Москву, нынче не в моде. Республиканские власти перестали пугать Центр новой Чечней и смиренно отказываются от своего оригинального законодательства. Теперь на повестке дня в Казани — метро, европейские улочки и евразийство, по которому город — это точка, где Восток, вопреки Киплингу, встречается с Западом, где ислам мирно сосуществует с христианством. За такие идеи в Москве хорошо платят.
Казань изменилась почти до неузнаваемости. Чтобы наглядно продемонстрировать встречу Европы и Азии, к юбилею срочно потребовалось добавить в город Европы: Азии здесь и так хватало. С этой целью открыли метро и магазин IKEA.
Но больше всего Европы — во внешнем облике Казани: здесь к тысячелетию построили современный мост с огромной светящейся буквой «М» (миллениум) и несколько совершенно европейских улиц. «Вот она — наша гордость, пешеходная улица Петербургская», — с видом конферансье, представляющего гвоздь программы, почти кричит главный архитектор Казани Розалия Нургалеева. Там, куда указывает рукой Нургалеева, — только сотни испачканных рабочих, которые заканчивают ремонт бывшей улицы Свердлова. Но Нургалеева может абстрагироваться от этой суеты: «Это будет такой маленький Петербург — с миниатюрными фонтанами, характерной скульптурой и даже со львами!» Строительство Петербургской улицы большей частью финансировал Санкт-Петербург. Недалеко находится еще один переименованный объект — улица Московская. Правда, к празднику она никак не изменилась — мэрия Москвы в последний момент решила не выделять денег на строительство. «А мы и без них построим, только чуть позже. Город и так преобразился», — отмахивается Нургалеева.
Преобразился, это точно — за считанные дни до праздника каждое третье здание Казани стояло в лесах, ни одна из станций метро не была очищена от строительного мусора, а на месте уничтоженных трамвайных путей лежали груды камней. «Мы просто слишком много хотели и ставили практически невыполнимые задачи», — спокойно объясняет мэр Казани Камиль Исхаков, стоя посреди пыльной стройки у станции метро «Кремлевская». Первую планерку в этот день он провел в 5 утра на станции метро «Горки», последняя ожидается в полночь в его кабинете. Исхаков одет броско: на нем рубиновая рубашка, аккуратно заправленная в черные джинсы, и серые кроссовки. Ровно в 9 его ждет Шаймиев, а переодеться он не успеет. Впрочем, Исхаков не очень переживает по этому поводу: вряд ли какие-то кроссовки могут испортить отношения длиной в 16 лет.
Мэр должен был стать главным героем праздника. «Тысячелетие Казани начали готовить два года назад, — пересказывает главный татарский слух последних лет местный политолог Владимир Беляев. — Это должна была быть одновременно и акция прощания Шаймиева с народом, и акция для преемника, мэра Исхакова. На волне тысячелетия он должен был безболезненно сменить Шаймиева». Но Путин назначил президентом на новый срок Шаймиева, а Исхаков так и остался мэром. Два года упорного труда — и все зазря.
Собственно, разительные перемены в управлении республикой случились как раз два года назад. До того президент Шаймиев упорно взращивал в республике клановую систему, говорит политолог Беляев. «Первая же счетная палата нашла бы здесь тысячи нарушений, но счетная палата в 90-е годы сюда не приезжала», — продолжает Беляев.
«Сюда вообще никто из России в 90-е не заезжал, — подтверждает предприниматель Марсель Шамсутдинов. — Бизнес был исключительно татарским, а москвичей не пускали, потому что формально получить разрешение было очень сложно. Скажем, было всего два конкурента на рынке бензозаправок: “Татнефть” и “Татнефтегаз”. Подумать только: еще два года назад в Казани даже не было московских сотовых операторов!»
По словам Шамсутдинова, все началось с того, что два года назад татарская сотовая компания ТАИФ, принадлежащая сыну Шаймиева и являющаяся на тот момент монополистом на рынке мобильной связи, неожиданно была продана МТС. «Все понимали, в чем дело: Шаймиев готовится уходить и распродает свои крупные активы, — уверяет Шамсутдинов. — Его срок заканчивался в 2006 году. Вот он и начал впускать московский бизнес».
Сейчас в Казани уже более 20 крупных сетевых супермаркетов, а предприниматель Шамсутдинов продает свои скромные девять магазинов. «Сделка состоялась буквально вчера, — говорит Марсель. — Я рад, что мне удалось продать бизнес, потому что конкурировать с москвичами сложно. Особенно после десяти лет изоляции, когда, грубо говоря, у нас не было конкурентов».
Теперь Шамсутдинов раздумывает над тем, куда вложить вырученные от продажи деньги. Вариантов — тысячи, ведь за десятилетие экономической изоляции в Татарстане остались целые ниши, о которых никто пока даже не думает.
Вместе с бизнесом Шаймиеву пришлось отдать и свою любимую игрушку — татарский национализм. До сих пор националистов в Казани привечали. Экскурсовод Байбулат — не просто милый мальчик, он — сын известного драматурга. Как и отец, он предпочитает называться не Батуллиным, как в паспорте, а Батуллой. При этом он выступает на каждом официальном празднике, где присутствует президент республики Минтимер Шаймиев. «Очень любит детей наш президент! — рассказывает Байбулат. — Вот, допустим, было такое мероприятие — День матери. Я там должен был читать стихотворение своей маме. Сюжет был такой: я несколько раз по ходу концерта выбегаю на сцену и говорю, мол, можно, я прочитаю стишок? А меня все гонят со сцены. Раз пять так выбегаю, а в конце даже перебиваю президента. Но Шаймиев, в отличие от всех остальных, не выгоняет меня со сцены, а подводит к микрофону и дает прочитать стихотворение. Российский президент тоже такой добрый?»
Рафаэль Хакимов, советник Шаймиева и главный националист современного Татарстана, тоже любит рассказать о достижениях Татарстана, а потом спросить — а в России так же? «К нам не так давно приезжали [глава МЧС Сергей] Шойгу и Путин. Шойгу тогда сказал: нам было очень легко работать в Татарстане, потому что местный закон о чрезвычайных ситуациях лучше российского. Шаймиев сразу ухватился за эту фразу. И говорит Путину: вот, а вы хотите все законы в России сделать одинаковыми. Путин ответил: мы, конечно, не будем более эффективные местные законы причесывать под федеральные. Прошло полгода, и Москва отменила наш закон». Так же поступили и со всей татарской вольницей — большинство законов, противоречащих российским, уже отменены. А ведь собственные законы — это основа татарской идеологии.
Идеология эта — не банальное требование независимости в чеченском духе. Все намного сложнее — в Казани хотели бы получить свою долю общероссийской власти. Хакимов объясняет: «Татары — это государственники. Так дайте нам возможность участвовать в российской политике! Мы бы многое поменяли в российском законодательстве». Два главных изменения, о которых мечтает Хакимов, касаются нефти и самолетов — основных статей доходов Татарстана. «На “Боинги” нужно ввести запретительные таможенные пошлины, чтобы дать возможность развиваться российской авиапромышленности, а на нефть — дифференцированный налог. Наша нефть хуже качеством, чем сибирская, и добывать ее сложнее».
Хакимов до сих пор позволяет себе резкие высказывания, которые в 90-е были делом обычным: «Законный вопрос: если мы ничего не решаем в этой стране, но она хочет решать все в нашей жизни — нам-то зачем такая страна нужна?» Но сейчас все эти слова — пустые звуки, а не политика, можно сказать — предсмертная агония официального татарского национализма, считает Беляев. «Весь национализм — это политический ход Шаймиева. Чтобы Россия боялась второй Чечни — и закрывала глаза на дела шаймиевского клана, — говорит Беляев. — А Казань продолжала при каждом удобном случае напоминать о татарской самобытности».
С этой самобытностью явно переборщили. С начала 90-х стандартные восемь школьных часов родной речи поделены поровну между русским и татарским. «Сейчас, когда ввели ЕГЭ и выросло поколение, воспитанное на четырех часах [русского], результаты стали ужасающими, — говорит руководитель Общества русской культуры в Казани Александр Салагаев. — Практически одни двойки! Как молодежи теперь поступать в московские институты?»
Но молодежь не чувствует себя ущербной. Скорее наоборот — она как раз своей самобытностью гордится и требует от властей порешительнее продвигать все татарское. «Двадцать лет назад я приехал в Казань учиться в институте и стеснялся здесь говорить на родном языке, потому что на нем говорили только деревенские. За двадцать лет ситуация не изменилась», — сетует Радик Артемьев, директор продюсерского центра «Барс-рекордз».
Радик уже несколько лет пытается раскручивать эстраду по-татарски, но без больших успехов. «Тиражи дисков минимальные, не больше пяти-семи тысяч. А хиты продаж у нас — это российская попса, перепетая на татарском языке. Под десять тысяч продаем». Радик ставит последний диск компании. Из динамиков слышится знакомая музыка: «Кара бумер, кара бумер, стоп сигнал утлары». «На дискотеках молодежи нравится, а руководителям ночных клубов — нет. Для них молодежь, говорящая по-татарски, — маргиналы. У них мало денег, они приехали из деревень». Радик жалуется, что клубы дают ему залы только в неудобные дни — понедельник и вторник — и жестко требуют: не более 30% татарской музыки.
Лучший юный экскурсовод Татарстана Байбулат Батуллин — чуть ли не последний, кому позволено говорить о претензиях татар к русским вслух.Он подходит к башне Сиюмбике — одной из главных достопримечательностей Казанского кремля. Байбулату сложно проводить экскурсии по-русски (он считается специалистом по татарскому, английскому и турецкому), поэтому 12-летний мальчик подолгу подбирает слова: «Как это в русском… э-э-э… тент! Вот — тент! Когда принцесса Сиюмбике бежала вверх по этой башне, чтобы прыгнуть вниз, русские солдаты быстро развернули тент под башней и спасли ее. Для нее это было горе, конечно: ведь ее потом отправили в Москву».
Рассказ Байбулата подслушивает группа московских милиционеров; после последней фразы они начинают смеяться. Милиционеры в предъюбилейные дни — главные посетители кремля. Их в Казань согнали около десяти тысяч, а скоро в город приедет примерно столько же политиков (здесь пройдет саммит глав СНГ, выездное собрание Госсовета и съезд Конгресса татарских общин). Но сейчас серые стайки милиционеров бродят вокруг главных строек, проверяют паспорта у подозрительных казанцев и иногородних строителей. «Не знаю, от кого они собираются охранять начальников в праздничные дни, — рассуждает Ленар, молодой охранник в магазине. — Всю неделю ведь центр города будет закрыт для казанцев, проход будет только по специальным пропускам. Да все нормальные казанцы и так уедут на эти дни из города — самый дачный период!»
Он, конечно, не прав. Есть в Казани люди, которые всей душой за юбилей. Каждый день ровно в 5 утра из деревенского дома в поселке Мирный на окраине Казани выходит на пробежку 43-летний инженер Раис Шарафутдинов. Свою акцию он начал 1 июня и уже пробежал 857 км, а 30 августа, к празднику, получится ровно тысяча. «Я все равно каждое утро бегаю, а тут в празднике поучаствую», — говорит Шарафутдинов. Светлана Шавалаева, 37-летняя бухгалтер в роддоме, написала весной песню, посвященную Казани. Теперь она — победитель конкурса городской юбилейной песни и полноценный участник праздника: она споет на центральной площади города.
Вот только над самим словом «тысячелетие» продолжают издеваться. Салагаев из Общества русской культуры пересказывает историю, будто археологи как-то задумались, где искать доказательства 850-летнего возраста города, тут Исхаков и предложил — уж отмечать, так тысячелетие.
«И мы начали копать, — опровергает все слухи Айдар Ситдихин, главный казанский археолог. — Нашли не только [европейскую] монету [тысячелетней давности], но и много всего другого. Самые яркие доказательства — предметы быта. Прежде всего керамическая посуда ручной лепки X–XI веков. Более поздняя — не такая грубая». Айдар, по логике, должен быть возведен в ранг национального татарского героя: он доказал, что Казань старше, чем Москва. Но он по-прежнему работает в облупленном здании Института истории, а в кабинете его секретаря все так же уныло болтаются отклеивающиеся обои.
Его научная карьера начиналась в конце 70-х, когда он, будучи аспирантом, участвовал в раскопках, с помощью которых пытались доказать 800-летие Казани. Спустя 20 лет Айдар накопал тысячелетие, но не видит в этом ничего странного: «У нас тогда просто не было таких возможностей, как сейчас». Он так и не уточнил, кого имеет в виду — ученых или поддерживающих их местных политиков.