Российский рынок рискованный, но весьма доходный, поэтому западные инвесторы чаще всего относятся к России куда лояльнее, чем их собственные правительства. С другой стороны, к инвестбанкирам у нас всегда прислушивались: стоимость российских компаний почти целиком зависит от их настроения. Если они вкладывают в Россию—акции растут; если по каким-либо причинам уходят из страны—следует обвал, как на прошлой неделе. До недавнего времени Билл Браудер, глава фонда Hermitage Capital Management, вложивший у нас в общей сложности около $4 млрд, был главным апологетом Владимира Путина—и отстаивал свое немодное мнение на Западе. Конечно, были и конфликты—все годы, что его фонд был акционером крупнейших российских компаний вроде «Газпрома», он делал достоянием общественности нелицеприятные подробности об их работе. Недавно выяснилось: последние полгода Браудера, гражданина Великобритании, не пускают в Россию. Почему репутации страны это вредит сильнее, чем дело ЮКОСа, Браудер рассказал редактору Newsweek Анастасии Онегиной.
Вас не пустили в Россию еще 13 ноября, но вы рассказали об этом только в марте. Почему?
Мы надеялись разрешить ситуацию по-тихому—шансов было гораздо больше, если не устраивать публичный скандал. Его и не мы вообще устроили, а один из тех многих деятелей [в России], к которым мы обращались за помощью.
Иными словами, если бы не было утечки информации, вы бы так и хранили молчание?
Если бы ее не было, моя проблема была бы уже решена. Нам ничего не обещали, но общий тон высказываний официальных лиц, с которыми мы встречались, был положительный.
Как вас не пустили в страну?
13 ноября я прилетел, вышел в VIP-зал Шереметьево-2, отдал [на оформление] свой паспорт с российской мультивизой, действительной до марта, и пошел выпить чашку чая—все как обычно. Прошло 45 минут, и я отправил своего водителя узнать, почему не отдают паспорт. Тогда и сообщили, что мне не разрешен въезд в Россию. Меня перевели из VIP-зала в специальную зону, где находились люди, ожидавшие депортации. Я там пробыл всю ночь, потом рейсом «Аэрофлота» меня отправили в Лондон.
МИД утверждает, что вам отказали в целях «обеспечения безопасности государства, общественного порядка или здоровья россиян». На что из этого вы посягали: покушались на госустройство, или, может быть, ходили в общественных местах в пьяном виде, или ударили кого-нибудь?
(Смеется.) Единственное, что я делал,—пытался бороться с коррупцией в компаниях, в которые мы инвестировали.
Но в материалах, что вы распространяли на Российском экономическом форуме в Лондоне [в апреле], говорится, что к фонду были налоговые претензии, а вам угрожали физически – и все это инициировали те компании, где вы боролись с коррупцией. А вы обращались в милицию?
Нет. Ну это же Россия… За десять лет мы были вовлечены в целый ряд конфликтов и с коррумпированными компаниями, и с олигархами, и с чиновниками. Мне пришлось нанимать охрану для себя и для московского офиса.
От кого конкретно исходили угрозы?
Там [в материалах] есть список компаний, с которыми были конфликты (в частности, «Газпром» и «Сургутнефтегаз».—Newsweek). Я не готов указывать конкретно.
Но кто за этим стоит, вам известно?
Да.
У вас есть доказательства, факты, которые подтверждают, что это кампания против вас?
Ну вообще-то нет, нет никаких доказательств.
Вы не можете доказать ваши обвинения, наш МИД также бездоказательно обвиняет вас. Вам не кажется, что эти вещи одного порядка?
Может быть. Только я не отказывал [российскому] Министерству иностранных дел в визе.
Вы так много за эти годы говорили о том, что поддерживаете Путина и его курс – даже после дела ЮКОСа. Не ощущаете теперь себя с ними в одной лодке?
Проблема ЮКОСа—политическая, а моя—результат коррупции и использования административного ресурса в личных целях. Многие представители власти [после ноября] говорили, что к нам нет никаких претензий.
Вы приводите имена тех чиновников, к которым обращались. Там человек шесть из администрации президента, в том числе помощник Путина Игорь Шувалов и бывший глава администрации Дмитрий Медведев. Раз они вам не помогли, значит ли это, что коррупция, о которой вы говорите, проникла на еще более высокий уровень в Кремле?
Я вам так отвечу, что… мы не думаем, что… ну я не знаю… (пауза) Вот какой будет ответ: даже для высокопоставленных чиновников бывает сложно справиться с коррупцией в тех областях, которые не находятся в их ведении.
В ведении администрации президента сейчас находится практически все.
Да. Это означает, что есть люди, которые не упомянуты в нашем списке и которые не хотят меня видеть в стране.
Но это не Путин? Вы раньше говорили, что, по вашему мнению, он вообще не в курсе этой ситуации, и именно поэтому она до сих пор не разрешилась нормально.
Надо полагать, что сейчас он уже знает. Но у него же много других дел, кроме проблемы с моей визой. Он страной управляет. Очевидно, что есть люди, которые ему докладывают, что они не хотели бы видеть меня в России.
Я правильно поняла, что ваши противники – люди, у которых есть прямой выход на президента?
Похоже, что это так. Если посмотрите на список компаний, с которыми у нас были неприятности, там у многих есть выход на президента.
Но это должны быть очень высокопоставленные чиновники. Кто конкретно?
Мне нечем подтвердить мои соображения. Поэтому я не могу говорить об этом публично.
По логике вещей это могут быть либо Медведев, либо замглавы администрации президента Игорь Сечин. Ваши предположения касаются их?
Без комментариев.
А что конкретно вам сказал Дмитрий Медведев?
Я бы и об этом тоже не хотел говорить.
Но вы ведь называете фамилии сочувствующих вам чиновников. Может, тогда и этого не стоило делать, а то еще с ними случится что-нибудь.
Мы говорим только о том, с кем мы контактировали, но не рассказываем об их реакции. Вы знаете, Путин иногда принимает хорошие решения, правильные, но не сразу. Когда он стал президентом, мы дали в прессу анализ ситуации в «Газпроме» (данные о том, что компания за три года потеряла контроль над 10% резервов, стоимость которых оценивалась в $5,5 млрд.—Newsweek). Это бросало тень на управленцев компании во главе с Ремом Вяхиревым. И на то, чтобы его уволить, ушло больше восьми месяцев.
Похоже, что решение вашего вопроса – чуть ли не еще более сложная задача, чем увольнение главы одной из крупнейших в мире корпораций.
(Смеется.) Еще два месяца есть [у Путина в запасе]. И для России лучше решить эту проблему до июльского саммита G8 в Санкт-Петербурге, чтобы это не омрачало ее отношения с Западом. Если страна ничего не делает, для того чтобы вернуть своего крупнейшего зарубежного инвестора, то это очень сильный негативный сигнал.
А дело Михаила Ходорковского и ЮКОСа, что, не было сигналом?
Это российский олигарх, которого преследовали за его политические амбиции, а я—иностранный инвестор, которого преследует за его борьбу с коррупцией в компаниях. Месседж в этих случаях совсем разный.
Если вам, предположим, завтра дадут визу, вы вернетесь?
Да.
А если окончательно откажут во въезде?
Фонд будет продолжать работать, пока ситуация в российских компаниях будет давать возможность получать высокую прибыль.
То есть вопрос, собственно, в том, с удовольствием вы тут будете инвестировать или без удовольствия?
(Смеется.) Самое большое удовольствие я как раз получил бы, если бы [чиновники] признали, что я друг вашей страны. Я был бы счастлив.