Видимо, люди по природе своей склонны думать, что все будет не плохо, а хорошо. А то неясно, почему цепочка исторических событий трех последних недель — от начатой Михаилом Саакашвили войны до признания Москвой независимости двух грузинских территорий — вдруг всех застала врасплох. Все друг друга явно недооценили.
В Москве не ждали штурма Цхинвали, а Запад тоже почему-то опешил, когда Кремль ввел войска в Осетию. Еще какой-то месяц назад многие в России совсем иначе представляли себе старт нового молодого президента. Такая уже сама собой установилась атмосфера перемен: готовились и к потеплению с Западом, и к постепенному — шаг за шагом — смягчению политической и экономической жизни в целом. И вот все, кто еще три недели назад предрекал российскую оттепель, все они сегодня посрамлены. Как по щелчку подул сильный холодный ветер, и атмосфера сменилась: сторонникам мягкой линии больше говорить не о чем. Им придется подвинуться — не до них теперь. Россия не просто прикрывает форточку. Россия громко говорит: хватит.
Почему так случилось? Бомбардировка Южной Осетии и нападение на миротворцев — на то они и миротворцы, чтобы их не трогали, — серьезные преступления, и Дмитрий Медведев не мог не направить туда на выручку свои танки. Потом, казалось, у Москвы уже был выбор: когда и как выходить или идти дальше, как вести диалог с посредниками, рубить или нет, наконец, сплеча гордиев узел, в который сплелись за десятилетия проблемы статуса двух республик. Почему Москва не остановилась, и усмирение отдельно взятого небольшого агрессора обернулось пересмотром, как теперь принято говорить, мировой архитектуры, ну а если проще — тотальным разрывом с развитой частью мира?
Есть упоение в бою, и всегда трудно, одерживая верх, завершить драку. Тем более когда плюсы и минусы дальнейшей борьбы обсудить не с кем, а роль парламента такова, что к нему впопыхах не успели обратиться, как требует Конституция, за санкцией на вторжение. Тем более когда мир недружественный и к тому же отказывается дотошно разбираться в природе конфликта, заранее определив для себя, кто агрессор. Чем дальше, тем скорее в Москве побеждала логика, что терять нечего: тех на той стороне ни в чем не переубедишь. Медведев трактовал на свой лад подписанный им с французами план урегулирования — тормозил с выводом войск, без международной дискуссии признал независимость Абхазии и Осетии, — с легкостью и с пониманием, что все это ничего не изменит.
А потом точки над iв интервью американцам из CNN расставил Владимир Путин. И стало окончательно ясно, что набор разных возможностей был иллюзией. Когда 58-я армия шла на Гори, в Москве, наверное, еще даже не задумывались, признавать Осетию или нет. Но в каждый отдельный момент у президента Медведева не было никакого выбора. Его просто не могло быть в рамках предложенной Путиным картины событий. Дело даже не в сформулированной им сомнительной, но к этому моменту уже популярной версии, что Белый дом развязал «маленькую победоносную» — Путин так и сказал — войну в Грузии, чтобы провести в президенты республиканца Джона Маккейна.
Нас убивают. Нас хотят всех убить. Какой у нас выбор? Эта простая, как мычание, логика не дает поля для дипломатического маневра. Тут нет смысловых нюансов, на которых можно было бы сыграть и сказать, к примеру, что, мол, большая доля правды, да, есть, но все же тут и вот тут не совсем так. Это или так, или не так. И из того, что с выпирающей уверенностью в своей правоте говорит Путин, само собой следует, что все его соратники с ним согласны. Вероятно, в течение этих трех недель Медведев сам принимал те решения, которых требует от него его статус. Но действуя как он действовал, он не мог не разделить с Путиным на правах единомышленника его боль. Оказалось, что Путин все еще — и теперь больше, чем недавно, — идеологический мотор России, ее, можно сказать, эмоциональный центр.
Медведеву вместе с его сторонниками просто немного не повезло — едва вступил он в права президента, а тут полномасштабный военный кризис, на годы вперед определивший, куда идет нынешняя Россия. Чиновники приводят примеры, как война мобилизовала президента и он почувствовал власть в руках. Люди тоже его, наконец, заметили. Увы, слегка укрепившись, Медведев с его либеральной программой скорее всего потерял нечто большее — политическую перспективу. Шанс Медведева был в том, чтобы быть каким-то другим лидером, двигаться слегка в сторону. Но определившийся за эти три недели курс с новой силой требует не лидера-модернизатора, а заступника-охранителя. И такой защитник у России уже имеется. Копия всегда хуже оригинала.