Произошедшее 24 ноября сильнейшее отравление Егора Гайдара в соседней с Великобританией Ирландии сначала удалось скрыть — о нем стало известно лишь по приезде экс-главы правительства в Москву. Затем Гайдар отказывался отвечать на любые вопросы, о его состоянии можно было узнать лишь от родных. На неделе Гайдар опубликовал свое подробное описание случившегося и прокомментировал его в эксклюзивном интервью Леониду Парфенову.
Егор Тимурович, как вы себя чувствуете? И физически и психологически – со стороны ведь невозможно представить, каково находиться фактически в положении человека, которого убивали, но не убили.
Физически — спасибо, уже гораздо лучше. Но рассказывать, что произошло с каждым из моих внутренних органов, согласитесь, малоинтересно. А что до «убивали, но не убили» — может, это и звучит комично, хотя, по-моему, ничего смешного. Как во фронтовой народной песне: «Слушайте, начальство, я им говорю. В следующей атаке обязательно сгорю».
Итак, вы поехали в Дублин на презентацию своей последней книги «Гибель империи».
Мероприятие имело более широкую программу; представление моей книги — ее часть. Это была университетская конференция из нескольких сессий, что имело особое значение во всем инциденте.
Да, на одной из сессий вы ведь успели выступить?
Успел, хотя почувствовал себя плохо почти сразу после завтрака. Был на открытии заседания, потом поднялся в номер, чувствуя, что на меня наваливается состояние, похожее на общий наркоз. Полежал, но заставил себя встать и пойти на конференцию. Выступил и снова вернулся к себе.
И все-таки вы потом пришли на вечернюю сессию, на которой, собственно, и случился приступ?
Я на нее, может быть, и не пришел бы. Но мне позвонили в номер, извинились — мол, да, мы знаем, что вам нехорошо, но, может, подойдете на представление своей книги? Поскольку это и было целью поездки, собрал все силы и пошел. Говорил минут десять, потом, извинившись, вышел и рухнул в коридоре за дверью. Будь я один в номере — наверняка бы не выжил: потеря сознания, кровотечение изо рта и носа, рвота, частичный паралич конечностей. Меня везут в клинику, где никто не может понять, в чем дело: давление и сахар лишь чуть выше нормы, а пациент — почти неодушевленный.
Что же вы съели за тем злополучным завтраком?
В университетском кафе взял из холодильника — знаете, такие со стеклянной дверкой — фруктовый салат. То же взяла Екатерина Гениева, директор Библиотеки иностранной литературы. Мы сидели и разговаривали. Кто-то подошел, предложил кофе. За разговором я даже не поднял головы посмотреть — кто это? Даже не помню сейчас — мужчина или женщина? Екатерина кофе взяла, а я попросил чай. Спустя некоторое время чай принесли — я опять не посмотрел, кто именно это сделал.
И как вам показался на вкус этот чай?
Показался каким-то невкусным — я даже сразу сказал об этом Гениевой. Но у английских сортов чая бывают разные добавки, иногда довольно странные. Я подумал, что просто эта добавка не в моем вкусе, и допил чай до конца.
В ирландской клинике вы пробыли недолго?
Да, хотя врачи протестовали. Но наутро после инцидента я был уже в состоянии передвигаться. Требовался более серьезный анализ, а его нужно проводить в Москве, в клинике, где я всегда наблюдаюсь. Тем более что за месяц до Ирландии я там проходил полную диспансеризацию. Результат московских исследований: интоксикацию 24 ноября нельзя объяснить никаким заболеванием или суммой заболеваний. Медики не могут говорить об отравлении, поскольку тогда нужно назвать отравляющее вещество. Я попал в клинику на третьи сутки, когда его уже не обнаружишь, да и вряд ли оно из разряда несекретных.
Но вы считаете случившееся именно попыткой умышленного отравления, покушением на жизнь?
У меня не может быть другого вывода.
Литвиненко умирает 23 ноября. Удачная попытка умертвить вас на следующий день, 24-го, и без того громкий скандал усилила бы в разы. Вы полагаете, случайность возможна, или уже уверены в существовании именно такого плана?
За мной слишком много жизненного опыта. Он не позволяет верить в подобные случайности.
Насчет «чьих рук это дело» версий немного. Самая распространенная в западных СМИ: это действующие сотрудники российских спецслужб и, значит, так или иначе их начальники – российские власти.
Убежден: российские власти, если под этим понимать руководство страны, — последние, кто заинтересован в произошедших в ноябре покушениях на российских граждан в Лондоне и Дублине. Это ухудшает отношения с Западом, портит образ страны за рубежом, способствует формированию атмосферы неуверенности, неопределенности, в чем-то напоминающей Украину времен дела Гонгадзе. Другое дело, что спецслужбы по своей природе и в России, и в других странах — организации закрытые. То, что их сотрудники всегда лишь выполняют четко сформулированную волю высшего руководства страны, отнюдь не очевидно.
Версия, которая высказывается чаще в России: это, мол, заговор бывших работников спецслужб, которые мстят «клеветникам России». Ведь почему деятельность людей типа Квачкова, обвиняемого по делу о покушении на Чубайса, должна ограничиваться Москвой и Подмосковьем?
Не должна. Но пока убедительных свидетельств того, что не ограничивается, нет. Люди типа Квачкова, как вы их называете, совершают уголовные преступления. Но даже в уголовном мире есть своя специализация: медвежатники не занимаются карманными кражами, карманники — вскрытием сейфов. Чтобы организовать подрыв бронированного автомобиля под Москвой, нужны одни навыки, отравление в Дублине — другие.
Наконец, третья версия – олигархи-эмигранты. Попросту говоря – Березовский, наше мировое зло. На него указывает масса проправительственных изданий. Временами, правда, даже они спохватываются: как-то не очень правдоподобно, ну неужели Борис Абрамович такой всемогущий?
У меня нет оснований в чем бы то ни было обвинять Бориса Абрамовича Березовского. Как человек, наиболее активная часть политической жизни которого пришлась на 1990-е годы, неплохо его знаю, не стал бы недооценивать. Это яркий, умный, стратегически мыслящий человек. При этом, на мой взгляд, вполне безжалостный и с размытыми представлениями о моральных ограничениях.
Теперь ведь всё часть фактора 2008 года. И когда говорится, что дестабилизация ситуации в стране в результате страшных убийств могла бы сорвать выборы, надо понимать: могла бы сорвать операцию «Преемник». И что тогда? Тогда в условиях чрезвычайщины так логичен третий срок Путина – как гарантия спасения Отечества. Это-то кому выгодно?
Что такое дестабилизация и хаос в ядерной стране, насколько это опасно и непредсказуемо — знаю по опыту кризиса и краха Советского Союза. Убежден, что российское руководство повторения подобного развития событий не хочет. Если кто-то собирается всерьез разыграть подобный сценарий, это опасно и для нашей страны, и для мира.
Вас не настораживает совпадение, что Андрей Луговой, один из последних россиян, встречавшихся с Литвиненко, ваш бывший охранник?
Не настораживает. Андрей Луговой был сотрудником Федеральной службы охраны. Когда я работал в правительстве, исполнял обязанности одного из моих прикрепленных. Я подал в отставку из состава российского правительства в январе 2004 года, после этого правительственной охраны у меня не было. Знал, что в середине 1990-х годов г-н Луговой ушел в структуры безопасности Березовского. То, что они знакомы с Литвиненко, меня не удивило.
У вас после всего случившегося не возникало желание о чем-то спросить своего бывшего сотрудника?
Нет. Если захочет что-либо рассказать, сделает это сам, не захочет — все равно не скажет. Неплохо помню его по началу 1990-х годов. Моя гипотеза, которую, разумеется, не могу доказать, в том, что его подставили.
Вообще, что вы собираетесь со всем этим делать? Ждете результатов расследования? Кстати, об официальном ничего не было слышно, только о намерении СПС провести собственное.
Конечно, разобраться в произошедшем было бы полезно, но, на мой взгляд, это не главное. Буду продолжать работать. На столе — рукопись недописанной книги. Через несколько дней на ученом совете института будут обсуждаться предварительные экономические итоги 2006 года. Жизнь продолжается. Посвятить ее остаток тому, чтобы выяснить, кто пытался меня убить 24 ноября в Дублине, не собираюсь.
Читайте также
Егор Гайдар: «Будут более жесткие условия»