Европейские бюрократы пока не могут постигнуть парадокс русской модернизации
Вы будете смеяться, но в Европе тоже говорят про модернизацию. Нет, не про модернизацию Европы, разумеется, а про нашу. Великую медведевскую. В Брюсселе еврочиновники и европарламентарии (которые, кстати, совершенно не пользуются машинами с мигалками, поэтому в городе можно передвигаться) пытаются выработать свое отношение к программе «Партнерство во имя модернизации». Не то чтобы кто-то был против нашей модернизации. Но трудность в том, что они не могут понять, что в России понимают под модернизацией.
Дмитрий Медведев, говорят евробюрократы, произносит очень много правильных слов, все, что он говорит, замечательно. Но это никак не вяжется с тем, что происходит в реальности. Новый процесс Ходорковского, пытки в тюрьмах ради получения с обвиняемых денег или нужных показаний. Как будто Медведев является официальным лицом какой-то другой страны. Это немного, говорят, запинаясь, бюрократы, очень-очень странно все выглядит.
И в чем вообще состоит проект «Партнерство ради модернизации»? Если Россия хочет получить от Европы технологии и в то же время заимствовать институты, чтобы в результате стать ближе к Западу, быть глубже с ним интегрированной, то это — да, это платформа для партнерства. Если же Россия хочет получить только технологии, чтобы конкурировать с Европой и демонстрировать с их помощью преимущество своих ценностей перед европейскими, то где здесь партнерство? Тогда, согласитесь, логичнее было бы, чтобы Россия эти технологии покупала или изобретала сама.
И что такое ваша Силиконовая долина? Ваши чиновники говорят об этом так, как будто они строят Диснейленд. Кто такой Сурков и почему он руководит инновациями? Он не бизнесмен и не ученый, удивляются бюрократы. Он — заместитель главы президентской администрации, поясняю я. Он вообще-то по профессии пиарщик. Так в России называют человека, который умеет выдавать вещи за то, чем они не являются. Но пиарщик — это на рынке, где есть свобода выбора. А Сурков — на государственной службе. Он должен не только выдать вещь за то, чем она не является, но и заставить всех это купить. Это уже называется не пиарщик, а идеолог. Секретарь по идеологии, как было при Советах. Он вроде при нашей Силиконовой долине как комиссар. Должен следить за состоянием умов бизнеса, допущенного в долину. Менять, как он сам говорит, у бизнеса сознание.
Какой, удивляются евробюрократы, при Силиконовой долине может быть комиссар? И зачем бизнесу менять сознание? Сознание бизнеса — это успешный бизнес. Правильно, отвечаю, поэтому давайте говорить не Силиконовая долина, а Сколково. Учите это слово, оно тоже скоро станет нарицательным. Это Силиконовая долина наоборот. Инновации — это побочный продукт бизнеса в высококонкурентной среде. И хорошо, когда государство может помогать тем, кому инновации особенно нужны. В низкоконкурентной среде инновации — это род повинности, наложенной на тех, у кого и так все хорошо. Им же, впрочем, достаются и преференции. Так что это еще и попытка создать в олигархической экономике олигархический инновационный кластер. Кого-то туда будут заманивать и загонять, кого-то, наоборот, не пускать.
Поэтому и нужен комиссар. Он ходит и учит бизнесменов, как заниматься инновациями, а как нет. И из этого ясно видно, что это в целом не бизнес-проект, а что-то совсем другое. Тут как театр для вешалки, не Сколково под инновации, а инновации под Сколково. Русский парадокс.
Но из этого же ничего не выйдет, резонно сомневаются евробюрократы. Значит ли это, что в России не сознают на самом деле необходимость модернизации? Не сознают необходимости диверсификации экономики? Наоборот, говорю, все поголовно осознают. Все осознают, что та модель роста, которая была, не будет дальше работать. И олигархи, и люди в Кремле. Все понимают, что надо что-то делать. Но вот представьте себе: вы едете на машине, которая везет все хуже и хуже, и это у нее ломается, и то на ладан дышит. Пассажиры спорят, что нужно чинить в первую очередь. А один говорит: давайте, пока она все же едет, пропеллер на крышу поставим, как-никак помощь мотору. А если хорошо раскрутится, то, может, еще и взлетим, тогда и чинить ничего не нужно — ни коробку, ни кривые колеса. Это и есть логика цепочки: модернизация — инновации — Сколково.
И, разумеется, они хотят, они мечтают уйти от нефтяной зависимости. Но проблема в том, что все, что они более или менее научились делать, это контролировать добычу и продажу нефти и распределение доходов от нее. А потому они хотят так диверсифицировать экономику, чтобы новые отрасли были бы устроены точно так, как старые — как они привыкли. Высокий забор, система допуска, одна труба, надежные люди на финансовых потоках. В этом, собственно, и состоит на самом деле их нефтяная зависимость. И потому все это в целом пока выглядит примерно, как собака, которая кусает свой хвост, чтобы быстрее бежать.