Художник Михаил Шемякин считает, что миром искусства управляет галерейная мафия
У художника Михаила Шемякина нет российского гражданства. Почти 40 лет назад его выслали из СССР, и он уехал жить в США. Оттуда в начале 2000-х перебрался во Францию, чтобы быть поближе к России — с 1989 года его снова стали здесь ждать. От российского гражданства Шемякин отказывается — говорит, что ждет, когда Россия станет демократичной страной. Тем не менее он часто приезжает в Россию по разным поводам. Сейчас их два: созданная для фестиваля «Спасская башня» статуэтка гренадера-барабанщика и двухтомный художественный альбом, представленный на проходящей в Москве Международной книжной ярмарке. Михаил Шемякин рассказал Елене Мухаметшиной, что миром искусства управляет галерейная мафия, успешно зомбирующая публику и торгующая фекалиями.
Вы выпустили двухтомник, посвященный собственному творчеству. Итоги подводите?
Я еще в гроб не собираюсь, хотя многие меня хотели бы уложить. Действительно вышел двухтомный художественный альбом, над которым я работал шесть лет. Здесь же художник Шемякин разложен по полочкам: Шемякин и опера, Шемякин и балет, Шемякин и книжная графика, Шемякин и керамика, Шемякин и монументальная скульптура и далее.
Что же можно сказать о таком разном Михаиле Шемякине?
Шемякин добился того, о чем он мечтал — быть независимым и не повторяться. Мой друг, график и скульптор Леонард Баскин, говорил: «Я терпеть не могу самоедов». К самоедам он относил Шагала после 1930 года, который делал одно и то же и поедал самого себя. Для меня идеал — это Пикассо, который был голубым, розовым, кубистическим, абстрактным. Он удивлял, злил галерейщиков, но всегда делал то, что хотел.
Я галерейщиков бесил всю свою творческую жизнь, потому что всегда искал что-то новое. Как только художник останавливается, у него начинается путь назад. Сегодня я, например, занимаюсь исключительно фотографией. Ночами мы бродим с женой по Парижу, я фотографирую мусор, собачью мочу, паутину в заброшенных домах и потом все это прорисовываю. Создается новый вид искусства — фотографика. В следующем году в Русском музее пройдет выставка.
Почему вы так суровы к современным галеристам?
Крупнейшие галереи — Гагосяна в США и Саатчи в Лондоне — это художественная мафия, которая зомбирует публику. Они создали себе имидж великих знатоков и законодателей моды в искусстве. Народ тупеет не по дням, а по часам — управлять зомбированными богатыми людьми легко. Им можно продавать черт-те что — кишки быков или чье-то дерьмо.
Разве фотографии мусора и кишки в формалине – не одного поля ягоды?
Если бы я просто фотографировал какую-нибудь блевоту или мусор, то, наверное, это было бы то же самое. Я же этот мусор превращаю в эстетику, которая какой-то великой радости в себе не несет, но в любом случае это интересно. Когда-то мой любимый художник Диего Веласкес на вопрос, почему он все время пишет портреты кривоногих карлов, ответил: «В природе нет ничего безобразного, что не могло бы стать в искусстве прекрасным». А второй любимый художник Эжен Делакруа дополнил: «Красивое еще не есть красота». Взять Глазунова или Шилова — красиво, но от картин тошнит. Глазунов якобы христианский художник, а по-моему, наоборот, от его картин бесовщиной несет.
Много ли проектов не удалось реализовать в России?
Очень много. Когда дело доходит до денег на искусство, выясняется, что Россия — одна из беднейших стран мира. Вороватые чиновники разводят своими пухлыми ручками в стороны, закатывают блудливые глазки кверху и говорят сладкими голосами, что денег ни на один проект нет. Печально, что не получилось реализовать проект центра кукольных искусств в Ханты-Мансийске. Мне его в свое время заказал губернатор Филипенко. Новый губернатор сказал, что денег нет. В Калининграде, где я рос, мы хотели создать портрет Гофмана с сорока его персонажами. Потому что в городе, где родился Гофман, кроме маленького камушка с потрепанной дощечкой, что здесь жил Гофман, ничего нет. Поддержали Путин и Шредер. Я создал скульптуру в гипсе, но денег на отливку в бронзе не нашли.
У меня так десятки проектов были зарублены, несмотря на подписанные контракты. Контракт в России в общем-то ничего не значит. Здесь невозможно выиграть судебный процесс. Я приезжаю в Красноярск на выставку в государственном музее, ко мне подбегает глава Союза художников и говорит, что счастлив был два года назад провести мою первую персональную выставку. Я смотрю досье выставки: там не было ни одной работы Шемякина — все фальшивки. Процесс тянется по сей день.
Вас часто подделывают?
Я прихожу на Измайловский рынок, ко мне подбегают люди и приглашают посмотреть их ларьки. Там продаются расписные яйца, которые состоят из деталей моих картин. Эти люди не понимают, что такое авторство. Они говорят: «Как мы рады, господин Шемякин, что продаем ваши яйца». Я говорю: «Спасибо. Вы, наверно, много зарабатываете?» Они говорят: «Да, конечно». Вот человек делает масляными красками копии с одного моего каталога, подписывая их «Сделано с Шемякина». И говорит мне: «А вы не можете подписать мне эти вещи»? Я отвечаю: «Нет, милый мой, не могу».
Вы говорили, что вам Швыдкой и Сечин вставляют палки в колеса. Чем вы им так насолили?
С Сечиным у нас сложных отношений нет. Однажды он мне предложил создать группу из семи молодых художников, которые окончили художественную академию, и сделать из них асов, которые могли бы представлять Россию на Западе. Предложили профессорскую должность. Были обещаны какие-то деньги за их обучение. Мастерскую я принял, а денег не получил. И сказал, что не буду никого учить, пока мне не заплатят.
А вот господин Швыдкой — это вопрос особый. Я не был выставлен в Нью-Йорке на выставке «Россия!» или в этом году на выставке, которая представляет Россию в Лувре. Курирует все эти экспозиции господин Швыдкой. У него есть два любимых художника, которых он определил как ведущих мастеров российского искусства. Один из них известен тем, что отсидел в тюрьме за то, что изуродовал в музее картины Малевича. Второй — тем, что в течение нескольких лет изображал из себя собаку. Я ничего против них не имею, но один из них какает в музее, второй писает в галерее. У нас просто разные профессии. Я рисую и леплю, а они писают и какают. Существует какая-то программа, выгодная той художественной мафии, которая сегодня подбирается к деньгам новых русских.
Теория заговора?
Гагосян бы здесь не торчал, если бы в России не было денег. Эрмитаж сотрудничает с Саатчи. Зачем? Делайте совместные проекты с Metropolitan Museum. Галеристы пытаются подобраться к деньгам новых русских, а это очень необразованный народ — заработали шальные деньги и теперь хотят попасть в high society. Купил картину у Саатчи — стал большим коллекционером современного искусства и попал в общество, куда их никогда бы не впустили. Сегодня вы покупаете Дэмиена Херста, Джеффа Кунса, и человек, который приходит к вам, сразу видит символы денег. Неважно, что на картине, всего-навсего напечатанной на холсте, Джефф Кунс употребляет свою бывшую супругу — знаменитую проститутку Чиччолину. Все же знают, что она стоит 2 миллиона долларов. А заспиртованные кишки Дэмиена Херста стоят 5 миллионов фунтов.
Гагосян сделал выставку художника Тома Фридмана. В каталоге на целом развороте изображен маленький коричневый шарик. В оригинале — полсантиметра в размере. Я занимаюсь исследованием шара в искусстве. Я прочитал описание этого «шедевра». Выяснилось, что это какашка художника, которую он пальцами закатал, слепил и поставил на пьедестал. И вот с таким мощным искусством Гагосян делает рывок в Россию — за полмиллиона долларов вы должны купить маленькую-маленькую какашку, которая плюс ко всему еще усохнет.
А в вас не говорит профессиональная зависть – вы же не выставляетесь у Гагосяна и не продаетесь за 5 миллионов фунтов?
Если бы я хотел быть продажным, я бы не был изгнан из Советского Союза. Я был великолепным графиком, мне предлагали оформлять книги. Я мог вступить в Союз художников, выполнять заказы. Я предпочел пять лет работать грузчиком, чтобы ночью писать картины и быть абсолютно свободным. Я мог бы быть модным художником и много зарабатывать. Но я предпочитаю все-таки рисовать, быть все время в поиске новых форм, нового взгляда на мир.
Что-то хорошее в России с вами происходит?
Сейчас мы работаем со Славой Полуниным и Антоном Адасинским над экспериментальным черно-белым фильмом — «обновляем» раннего Бунюэля. С режиссером Андреем Гладких делаем фильм «Тротуары Парижа». Это никакого отношения не имеет к тому Шемякину, которого люди знали десять лет назад. В Вильнюсском театре оперы и балета прошла премьера балета «Коппелия», к которому я написал либретто и создал сценографию. Как я и говорил, я стараюсь не повторяться. Есть художники, которые нашли свой стиль и всю жизнь ему следуют. Так когда-то футуристы надевали желтую кофту, чтобы их ни в коем случае не перепутали с Брюсовым или Блоком. А я-то как раз боюсь этой желтой кофты.