Когда Валерии Гай-Германике было 19 лет и она только-только поступила на режиссерский факультет школы «Интерньюс», будущий документалист собрала своих подруг и сказала: «Девчонки, давайте я сниму про вас фильм, и вас потом в Каннах покажут». Спустя два года фильм «Девочки» действительно показали на Каннском кинофестивале-2006, правда, во внеконкурсной программе. На нынешнем — 18-м по счету — «Кинотавре» представлено одновременно три фильма 22-летней Гай-Германики: совместный с Борисом Хлебниковым «Уехал» в коротком метре, «День рождения Инфанты» — в полном метре и «Мальчики» — в специальной программе «Кинотеатр.Doc». С молодой документалисткой встретилась корреспондент Newsweek Варвара Бабицкая.
Почему ты занялась именно документальным кино?
Ну я вообще кино занялась. Я тогда не отдавала себе отчета — документальное оно или нет. Так, случайно попала на лекцию к Марине Александровне [Разбежкиной, режиссер документалист. — Newsweek] — и осталась там. У меня было очень много разных учителей, но только с ней произошел коннект. Когда она мне рассказывала про кино, мне это очень понравилось, и я подумала, что это то, чем я могла бы попробовать заняться. Документальное — не документальное… Нету для меня разницы! Я сейчас сняла документальный фильм, который попал в игровой конкурс полного метра. Для меня как-то стерты эти грани. Все кино делается по одной системе. Все мои фильмы, начиная с «Девочек», скорее художественные. Я не понимаю различия. Потому что там актеры играют, а в жизни у меня люди точно так же играют, только играют они самих себя — вот и всё.
Для тебя стало неожиданностью такое твое «массовое» появление на нынешнем «Кинотавре»?
Да нет, не стало. Я просто запуталась уже в этих своих фильмах многочисленных, потому что я сейчас уже шестой снимаю. Я сняла «Мальчиков» сто лет назад, и они год лежали у продюсера, потому что он не хотел их пока выдавать. Потом мы с Хлебниковым сняли фильм — за три дня, быстро смонтировали. А полгода назад я начала снимать «Инфанту». Сейчас только закончила. И как-то так получилось, что за год, пока мои фильмы просто не брали на фестивали, у меня накопилось три фильма.
Какой ты видишь дальнейшую судьбу твоих фильмов?
Не знаю… они как-то сами пусть живут, фильмы эти. Я их сняла, и всё, отпустила. А какая судьба будет? Ну, вот в «Инфанте» ВООБЩЕ нет мата! Ее судьба может быть лучше.
Где, в прокате?
Ну, не знаю, готов ли наш зритель, наш прокатчик к такому произведению. Но мне — и продюсерам, кстати, тоже — кажется, что, может быть, за границей судьба у них будет интересней. Мне, допустим, по поводу «Мальчиков» недавно звонил из Оберхаузена (в этом немецком городе проходит престижный фестиваль короткометражек. — Newsweek) какой-то отборщик; очень хвалил фильм, говорил, что хочет продвигать. У них в принципе кино как индустрия появилось раньше. А у нас нет кино как индустрии: очень небольшое число фильмов и очень мало направлений. И поэтому нашего зрителя очень пугает, если появляется что-то радикальное. Чтоб поддерживать индустрию, должны появляться разные фильмы. Если мелодрама — должно быть много мелодрам и романтических комедий; должны быть свои хорроры — не одни, там, «Мертвые дочери», а несколько разных фильмов в этом жанре. Тогда зритель сможет выбирать, на что ему идти. А сейчас у зрителя нету выбора.
А как ты себе представляешь своего зрителя?
Я думаю, что это большое число людей и они очень разные. Думаю, что мое кино — для всех. Но это мой взгляд — оказывается, что не для всех (смеется).
Противоречие. Вроде как документальное кино снимается для всех, а смотрят его очень немногие!
Ну давайте попробуем запустить в прокат документальный фильм и посмотрим, что будет! Никто не ставил такого эксперимента со времен «Обыкновенного фашизма» Ромма, который собирал аншлаги, — сейчас такого нет. Зритель, может быть, и хочет видеть, но прокатчики не пропускают. Когда я приехала на фестиваль «Россия», самый главный наш документальный фестиваль, весь город ходил смотреть — мест не было, смотрели стоя. Зрители не смотрят, потому что не показывают.
2018-04-09