«Девятка» Инала Бибилова, врача из Владикавказа, была, кажется, единственной гражданской машиной, прорвавшейся в ночь на субботу 9 августа в осажденный Цхинвали. Когда Инал появился в подвале пятиэтажки на улице Таболова, где родился и вырос, соседи не могли поверить, что такое вообще возможно. «Во время первой войны с грузинами при Гамсахурдиа я тоже отличился, — напомнил всем Инал. — Я тогда работал в Тбилиси, и вдруг из всех тюрем отпустили грузинских уголовников, вооружили и отправили штурмовать Цхинвали. Они считались вроде как добровольцами, а я подсел к ним в автобус, как будто тоже доброволец. Так никто и не понял, что я осетин. А в городе я потихоньку отстал от них и пришел сюда, домой. Тогда тоже никто не мог поверить».
Зарская объездная дорога — система проселков, связующих осетинские села. По пути Инал расспрашивал местных, где безопасней ехать, куда снаряды долетают, а куда нет, и гнал с погашенными фарами по грунтовому серпантину, куря одну сигарету за другой. Помимо Инала, прорывавшегося в Цхинвали, чтобы лечить, в эту ночь сюда пробивались и те, чья задача была убивать. Чеченский спецназ из батальона «Восток» перебросил свои основные силы в горные районы, окружающие югоосетинскую столицу. Они скрытно прошли без всякой дороги по низу долины, через неубранные поля, оставив цепочку осетинских сел справа от себя, а грузинских — слева.
Позже командующий миротворцами генерал Марат Кулахметов дал первую официальную цифру потерь — 18 человек убитыми и полторы сотни ранеными. Слыша это, подчиненные ему офицеры опускали глаза: «У нас погибло намного больше». Неофициальные цифры назывались разные, от 100 до 200 человек. «Не разводите панику», — прикрикнул на товарищей помощник Кулахметова капитан Иванов. Мы стояли с Ивановым во дворе штаба, обсуждали заявление Кулахметова. Капитан долго поправлял на голове каску, которая и без того сидела на нем идеально ровно, потом жестко отчеканил: «Сотни убитых нет, счет идет на десятки».
ВТОРОЙ ШТУРМ
Журналисты повылезали из убежищ и отправились снимать последствия штурма: сожженные танки, подорванный натовский бронеавтомобиль на улице Сталина, вокруг которого лежал грузинский экипаж. А в Дубовой роще грузинскую технику накрыли российские «сушки». Лес трупов, брошенные танки, и посредине всего этого — пикап военно-медицинской службы, рядом с которым обугленный труп грузинской медсестры. Кто-то из обозленных ополченцев успел воткнуть ей между ног минометную мину.
Совсем скоро грузины начали вторую попытку штурма Цхинвали, и по городу с окрестных высот заработала артиллерия. Откуда-то из района миротворческого штаба огрызался трофейный танк, захваченный осетинами; его упорно пытались накрыть из ракетных установок залпового огня. Часа два продолжалась эта дуэль, потом танк замолчал, а еще через 40 минут грузинские военные вновь попытались войти в город. Опять начался бой на улицах. Первый грузинский танк удалось подстрелить в районе 12-й школы. Гранатометчик Суслан, отползая с точки, откуда произвел выстрел, мрачно матерился: «С одного попадания его не возьмешь, был бы у нас “карандаш”…» «Карандаш» — это специальная сдвоенная граната, первый заряд подрывает активную танковую броню, второй, кумулятивный, идущий вслед, уже не оставляет танку шансов на спасение.
Недалеко от этого места еще с одним грузинским танком и БМП разбирались чеченские миротворцы. Им было непросто координировать действия с ополченцами. Взаимодействие профессионалов и «любителей» выглядело иногда даже комично.
(Из переговоров по рации.)
— «501-й» вызывает «Стрелка»! «501-й» вызывает «Стрелка»!
Абсолютно спокойный и даже флегматичный голос:
— Я «Стрелок», прием…
— «Стрелок», тут грузинские танки на переезде прут! Много! По ним надо чем-то врезать!
— «501-й», я правильно понимаю, что вам нужна артподдержка?
— Да, да, да!!!
— Хорошо, давайте координаты…
— Какие координаты?!
— Ну…, танков…
— Какие, к черту, координаты, говорю же, танки на переезде!
ВОСКРЕСНЫЙ ДЕНЬ
Российская бронетехника заполнила цхинвальские улочки, началась зачистка оставшихся в городе снайперов и корректировщиков огня, шум боя все удалялся. К вечеру появились бодрые офицеры из пресс-службы Минобороны, они помогали телевизионщикам составлять новости: «Город взят под контроль частями российской армии, и только теперь предстоит оценить масштаб потерь среди мирного населения, пережившего… м-м-м… здесь требуется сильное слово, м-м-м… штурм. Грузинский спецназ в настоящий момент блокирован высоко в горах в районе села Тамарашени…» Телевизионщики прилежно писали под диктовку военных и тотчас же выходили в прямой эфир, повторяя за ними слово в слово.
Журналистов интересовали не столько его похождения в горах, сколько хитросплетения отношений с Рамзаном Кадыровым:
— Сулим, как ты здесь оказался, тебя же арестовать должны, ты же в розыске?
Ямадаев злился:
— Какой арестовать, я не от кого не скрываюсь. Все понимают, что Кадыров шикнул на своих карманных прокуроров, и они меня в розыск объявили. До 8 августа лежал в Москве в госпитале, и все знали, где я нахожусь, считали бы нужным — пришли бы и задержали. Но ко мне пришли и сказали: Сулим, война началась, иди воевать.
Дорогой все с интересом наблюдали за воздушным боем: штурмовик Су-25 пытался уйти от ракеты «земля–воздух» на головокружительных виражах. В конце концов ракета настигла свою жертву, летчик катапультировался. Ямадаевцы жарко спорили, чья эта «сушка», «наша» или «грузинская». Вмешался Сулим: «По рации передали — грузинская». Выдержав театральную паузу, комбат добавил: «Хотя какая она грузинская, ракета шла со стороны Гори, а у грузин уже два дня как аэродромы разбомблены, им взлетать неоткуда». Колонна шла, не встречая сопротивления, пока головные машины не сунулись без разведки в лежащее на пути грузинское село Земо-Никози. Напоровшись на встречный огонь, потеряв две машины и девять человек экипажа, танкисты отступили. «Восток», двигавшийся до этого в хвосте колонны, пошел вперед.
ЗЛОЙ ЧЕЧЕН ПОЛЗЕТ НА БЕРЕГ, БАЮШКИ-БАЮ…
Руководящий операцией советник, прикомандированный к батальону от спецназа ГРУ, представляющийся журналистам только по своему позывному «Снег», кричит бойцам: «Где-то рядом корректировщик огня, он наводит на нас, его надо найти». Офицера-наводчика действительно обнаруживают метров через сто в одном из дворов. Убивают на месте. Сложную навигационную аппаратуру забирают с собой. По пути мы сталкиваемся с двумя грузинскими резервистами, они одеты в гражданку, но на шеях солдатские жетоны, а у одного в кармане лимонка. Обоих берут в плен.
Корреспонденту Newsweek и еще трем чеченским спецназовцам достался отличный подвал с бетонным перекрытием. Одному из бойцов, Ибрагиму, осколком гаубичного снаряда разворотило ступню. Его перевязали и оттащили подальше от входа под защиту каменных стен. Там же бойцы обнаружили трехлитровые банки грушевого компота. Ибрагиму пить не дали, говорят — раненым не стоит. Короткая дискуссия — не следует ли пить всем раненым или только тем, кому попало в живот. Ибрагиму, конечно, больше нравился второй вариант, но старший группы решил не рисковать. Другой спецназовец, утолив жажду, вытащил из кармана сторублевку, бросил ее на полку с банками и с непередаваемым выражением процедил: «И пусть хоть кто-нибудь скажет, что я тут мародерствовал».
Как только мы вышли из боя, пленных развязали, напоили водой и дали умыться. Проходивший мимо танкист-осетин кинулся было пинать грузин, но чеченцы его отогнали. Командир 4-й роты спецназа Самради, перехватив чей-то изумленный взгляд, криво ухмыльнулся: «Гуманызм — эта правилна».
«ВОСТОК» – ДЕЛО ТОНКОЕ
Весной этого года в ГРУ, в ведении которого находится батальон, решили пресечь спекуляции на тему, что это не подразделение, а личная банда Ямадаева, и создать в батальоне институт военных советников. Их присутствие, с одной стороны, символизирует единство чеченского и обычного российского спецназа, с другой — они наводят на батальон глянец современной военной науки (организация связи, разведки и т. д.). Так в батальоне появился «Снег». Наверное, ни у одного офицера спецназа не было задачи сложнее. В этом батальоне обычная армейская логика «я — начальник, ты — дурак» не работает. Для того чтобы тебе подчинялись, нужен только личный авторитет. Заработать его среди чеченцев «Снег» мог только одним способом. Вот он и ходит на штурм в первых рядах, даже не пригибаясь под встречным огнем. Лицо всегда невозмутимо — ни растерянности, ни ожесточения.
Чеченским «Восток» можно считать с оговорками — помимо «Снега» там есть и русские бойцы, причем не прикомандированные, а самая что ни на есть плоть батальонная. Очень непростые ребята, способные не просто ужиться, а сродниться с чеченскими ветеранами «Востока». Андрей родом из Питера, ему 34 года, в бою работает в паре с чеченцем Аюбом, у первого позывной «Блокадник», у второго — «Горо». «Блокадник» о себе говорит: «В батальоне год, до этого в армии не служил». Точка. Андрей — человек без прошлого. Он и военным себя считает условно, но при этом он стопроцентный человек-война, возведший ее в ранг религии: «В июне я ездил в Самарканд, провел ночь на могиле Тамерлана. Не там, куда туристов водят, а внизу, в подземелье, где он по-настоящему лежит. У узбеков считается, что к тому, кто просидит там целую ночь, перейдет частица военной удачи “Хромого Тимура”, но почему-то не все высиживают целую ночь. Смотритель сказал мне, что я третий, кто досидел до утра, а еще разрешил взять маленький осколок от надгробной плиты, вот он, здесь зашит…» — Андрей вытаскивает из-за пазухи крохотный мешочек.
Вместе с «Блокадником» служит в «Востоке» его земляк Саша, а третий питерский — сам «Снег», в шутку они называют себя «ленинградским трио». Трио вошло в Земо-Никози в составе первой группы ямадаевцев, а вышло последним. За собой они вывели колонну российских танков, застрявших на окраине села под шквальным огнем грузинских САУ: два десятка машин и 80 солдат-срочников.
РУССКИЕ – НАЛЕВО, ГРУЗИНЫ – НАПРАВО
«Этот грузин увидел меня и тоже все понял, встал на колени, положил на землю автомат, крестится, а я думаю: один залп я сделать успею, ну а дальше, через 10 минут, стану героем России посмертно. Вот я и говорю этому полковнику: слушай, генацвале, ты — направо, я — налево, и мы друг друга не видели…» — хохотал капитан.
На обратном пути шли через села Южной Осетии, населенные этническими грузинами. Мирное население ушло из них в полном составе, и села горели, подожженные осетинскими добровольцами. Чеченцы смотрели на это неодобрительно. На войну добровольцы попали, только когда в Цхинвали вошли российские войска — лишь тогда основную массу рвущихся на войну парней пропустили через Рокский тоннель. О том, чем добровольцы будут заниматься, когда грузинские войска отойдут к Гори, наверху, видимо, не задумывались. Когда они вошли, настоящей войны уже не было, их встречали не грузинские танки, а опустевшие села. И они жгли села, раз танков не было.