Поединок длился две секунды, не больше. Соперники уперлись друг в друга, и вдруг громадный Рохо пригнулся и выбросил Котоосю из круга. Когда Сослан Борадзов из Северной Осетии четыре года назад приехал в токийскую школу сумо Тайхо-бэя и тренер дал ему имя, означающее Российский Феникс, он и не мечтал, что тот так скоро одолеет самого знаменитого болгарина Калояна Махлянова с лестным прозвищем Европейская Цитра.
После поражения во Второй мировой войне в Японии политики окончательно затмили императора, Голливуд—театр кабуки, а бейсбол—японские единоборства. Казалось, сумо уйдет насовсем, но борьбу тяжеловесов—главное традиционное развлечение японцев—спасла та самая модернизация, которая сперва ее чуть не погубила. В 1960-е токонома—углубление для икебаны в японских квартирах—занял телевизор. Сумо умудрилось стать наряду с бейсболом и сериалами главным телевизионным зрелищем. Традиции долго боролись с законами профессионального спортивного шоу. Но было ясно, что сумоистами—а они всегда были подобны если не богам, то мифологическим героям—рано или поздно станут и иностранцы. Этот момент наступил лишь в середине 90-х. Первыми иностранными сумоистами были гавайцы, потом появились болгары, венгры, монголы и, наконец, россияне. Но сумо—настоящая резервация традиций. Простой переменой имени дело не ограничивается: иностранцам приходится на людях играть японцев лучше, чем это получается у самих японцев.
СТАРШЕКЛАССНИК РОХО
Тайхо-бэя—школа, где живет и тренируется Рохо,—находится на станции Киесуми-Сиракава токийской линии Оэдо. Это самый центр города, однако здесь нет небоскребов, увешанных светящимися иероглифами и гигантскими телевизионными экранами. Нет и традиционных японских садов, карпов в озерах и капель воды, мерно падающих из бамбукового желоба. Тайхо-бэя—обыкновенное трехэтажное здание из серого бетона, такое же, как сотни вокруг. Зато те жители Киесуми-Сиракава, что встают пораньше, наблюдают сюрреалистическое зрелище: ни свет ни заряпо тихой улице проносятся на велосипедах молодые сумоисты, все больше 100 кило весом—в районе находится не только Тайхо-бэя, но и несколько других школ для профессиональных борцов.
На входе в большой зал—крупная деревянная вывеска с названием школы, маленькая статуя сумоиста да три непонятно откуда взявшиеся пальмы. Внутри на деревянном возвышении сидят помощники тренера, внизу на дохье(ринге) уже вовсю тренируются самые младшие ученики. В такую рань отрабатывают упражнения только те, кто находится на самой низшей ступени сумоистской иерархии. Не у всех еще отрасли волосы должной длины, и пока они еще слишком мало умеют, чтобы им завязывали их в пучок. На стене две большие черно-белые фотографии Тайхо—основателя школы. Тридцатидвукратный чемпион сумо—живая легенда. Тайхо был первым наставником Рохо в Японии, и именно он дал Сослану его спортивный псевдоним, «подарив» один иероглиф из своего имени.
В семь часов утра в комнате Рохо на третьем этаже звонит будильник. После того как Рохо попал в макуути—высшую лигу,—он больше не живет со всеми вместе в общей комнате: просыпаться под индивидуальный будильник в школе сумо—привилегия. Специально для тренировок Рохо из соседней школы приходит Кокай, грузинский сумоист,—в собственной школе у Рохо уже нет достойных соперников. Когда Рохо входит в зал, все прекращают приседать и учтиво здороваются со спортсменом, стоящим выше в спортивной иерархии. В это время в зале уже находится Окаята Одакэ—главный тренер-наставник, который также приходит позже остальных. Рохо подходит к тренеру и приветствует его поклоном.
МЕЧТА СУМОИСТА
Главное было освоить ритуальное поведение, которым уже давно не пользуются простые японцы. Сумоисту, например, запрещено показывать свои эмоции после победы или поражения—все время надо держать одинаковое выражение лица. А вот техника далась бывшему борцу-вольнику проще. Только ноги сначала стирал до крови о песочное покрытие ринга. Путь от сумоиста-любителя (предложили попробовать—понравилось) до элиты прошел за 5 лет.
«Конечно, хотелось бы стать йокодзуна»,—мечтательно говорил Рохо в феврале. Йокодзуна в переводе означает «великий чемпион». Чтобы стать йокодзуна, будучи одзэки (претендентом), нужно два раза подряд стать чемпионом. Этим ты доказываешь, что выиграл не случайно. «Со следующего турнира мой статус станет комусуби (претендент в претенденты.—Newsweek). Два шага осталось,—Рохо усмехнулся.—Всего два, но самых длинных». Получилось почти по-японски—коротко и грустно.
Как в воду глядел: на том самом следующем турнире в марте он выступил хуже, чем когда бы то ни было—проиграл 11 схваток из 15. Слишком быстро взлетел, резюмировали японские знатоки сумо. Так быстро, как Сослан, в элиту попадали лишь немногие великие чемпионы. И теперь он поймет, что звание великого нельзя получить легко.
Сумоистов-иностранцев на первых порах не любили. Они обычно были значительно выше японцев. Сослан огромен даже по меркам сумо—рост 197, вес 150. Но рост в сумо не всегда преимущество, оправдывается Сослан. Во-первых, с низким несподручно, во-вторых, в поединке маленького с большим японцы обычно болеют за маленьких. В сумо нет разделения и на весовые категории. Был, например, такой борец Коннитики—весил 180 кг, а был Майнуми, который не дотягивал и до 100 кг. Зрители их поединков очень ждали. «И всегда, когда самый маленький выигрывает, все радуются»,—смеется Сослан.
Теперь глобализация одолела и сумо. Японец ты или иностранец, значения не имеет. Так, например, считает Кен Сасаки—классический японский топ-менеджер в строгом костюме и тугом галстуке, к 64 годам он дослужился до начальника отдела международной торговли компании «Нисин»—крупнейшего производителя продуктов быстрого приготовления. Кен Сасаки—с детства страстный болельщик. И пережил приход в национальную японскую борьбу иностранцев. «Жаль, конечно, что японские сумоисты все реже и реже становятся чемпионами,—рассуждает Кен.—Но с другой стороны, я испытываю гордость от того, что такая наша такая традиционная борьба может быть интересна людям во всем мире». От появления чужаков, уверен Сасаки-сан, сумо как вид единоборства уж точно не проиграл, только азарта прибавилось. Иностранцы из-за «другой комплекции» часто используют другие техники и приемы, чем японцы. Сам Кен Сасаки сейчас болеет за монгола Асасерю, ставшего третьим великим чемпионом-иностранцем, а его жена—за болгарина Котоосю. Главное, чтобы соблюдали все, что положено настоящему борцу—а попросту, они должны быть святыми. Такая традиция.
ИГРА В ЯПОНЦЕВ
На всякий случай для сохранения чистоты (а точнее, чтобы иностранцы своей комплекцией не задавили национальную борьбу) присутствие сумоистов-легионеров ограничено законодательно. В каждую школу разрешается принимать не больше одного иностранца. Всего в Японии 54 школы сумо, так что иностранных сумоистов—с полсотни. Но зато каких! Чемпион страны сейчас монгол, а любимец публики—«Дэвид Бэкхем сумо», как его здесь называют,—как раз тот самый секивакэ болгарин Махлянов, которого однажды таки поборол Сослан.
На часах уже без десяти двенадцать, скоро обед. На кухне двое молодых сумоистов чистят овощи, а помощник тренера заправляет возле больших чанов. На стол подают домбури—котлета из свинины под нежным омлетом, положенная на рис. Далее в маленьких тарелочках следуют соленья, зеленый чай. Почему-то не видно тянконабэ, главного блюда сумоистов—жаркого из овощей, морепродуктов или очень тонко нарезанного мяса. Это блюдо готовится прямо на обеденном столе: в установленную на газовой горелке большую кастрюлю, после того как вскипит вода, постепенно добавляются ингредиенты. Мясо, морепродукты и овощи едят с соусом, а потом в получившийся бульон добавляют рисовую лапшу удон и этим супом заканчивают трапезу.
«А мы тянконабэ не каждый день и не едим,—комментирует Рохо.—Исключительно по праздникам, когда гости важные приходят, и еще каждый день во время соревнований. На турнирах кормят только куриным тянконабэ—традиция такая. Курица же стоит на двух лапах, как и сумоист на соревнованиях. Если ты рукой коснешься пола—значит, проиграл. Корова и свинья стоят на четырех ногах, и это плохой знак. Двуногая пища—то, что надо. Хотя я вообще-то во все это не очень верю».
Тянконабэ—спасение многих сумоистов, которые, набрав положенные пуды веса, уходят из спорта, не добившись высоких чемпионских титулов. Они часто открывают ресторанчики. Его почти все успевают научиться готовить, пока тренируются. А японцам любопытно заглянуть на сумоистский обед к настоящему борцу. Хотя у многих сумоистов со здоровьем все-таки есть проблемы: например, сахарный диабет у тех, кто искусственно наращивает вес. Правда, не все сохраняют сумоистскую тучность на всю жизнь. Две трети спортсменов, которые заканчивают свои карьеры, худеют: для этого есть специальные жесткие диеты. Знаменитый сумоист Таканохана—его популярности среди девушек уж точно мог бы позавидовать Бэкхем,—когда боролся, весил 160 кг, а сейчас—80–90.
После обеда молодые, еще не очень толстые сумоисты возятся с посудой и метлами. «Я уже не должен этого делать,—сыто тянет Сослан.—Вначале дежурил со всеми, пока не продвинулся в спорте. К тому же ну не умею я японские блюда готовить, один раз приготовил—никому не понравилось. Кофе вот могу приготовить, ну или яичницу». Про свою школу Сослан дурного не скажет, но вот в других, да, бывает дедовщина. Бьют, конечно, очень редко, но свои обязанности старшие на младших перекладывают.
Сумоисты-японцы из школы вежливо хвалят Сослана. То, что лучший борец в их школе не японский, а российский Феникс, их как будто бы не смущает. «Рохо сильный борец, я к нему отношусь с большим уважением. На тренировках он нам дает советы и помогает»,—сдержанно кивает шестнадцатилетний толстячок Камакари, что в переводе означает «борец духа». Максимум критики позволяет себе почти тезка Сослана—Тохо (Сражающийся Феникс): «Когда Рохо только пришел к нам, он совсем не знал японского, я как старожил старался ему помочь. Было не просто найти общий язык. Теперь, когда он хорошо может объясняться,—уже мне помогает в спорте». Ну Тохо можно, он тренируется в школе уже 10 лет и был главным бойцом школы до Сослана. Между сумоистами действует система семпай-кохай—подчинение младшего старшему. И действует куда лучше, чем в прочих сферах жизни. Сослан близок к вершине сумоистской иерархии, и никакой критики в его адрес быть не может. А был молодым—сам подчинялся старшим, как умеют на Кавказе. Вот только готовку тянконабэ не освоил—когда все попробовали его стряпню, им «не понравилось».
После обеда спортсменов ждет ежедневная процедура укладки волос. Тысячелетиями японские мужчины носили длинные волосы, собранные в пучок на макушке. В конце XIXв., когда начался процесс вестернизации, правительство Мейдзи издало указ о коротких мужских прическах на западный манер. Указ касался всех, кроме борцов сумо. Парикмахеры, причесывающие сумоистов, учатся этому искусству и отрабатывают свой стиль около 10 лет. «Вот сейчас сделают прическу, а потом отдыхать с двух до шести»,—говорит Сослан в то время, как парикмахер вытягивает его длинные волосы вверх, чтобы прическа получилась безупречной. Те, кого уже причесали, раскладывают футоны(матрасы) на циновках и ложатся отдыхать. Из дальнего угла большой комнаты, где на стене висит полотно с отпечатками рук известных сумоистов, уже доносится похрапывание. «Когда я только приехал и мне сказали, что по режиму днем обязательный отдых, я подумал, что это детский сад какой-то. Но после первых же тренировок быстро понял, что без такого отдыха я просто не сумею восстановить силы»,—добавляет Сослан.
ИЗБА-УКРЫТИЕ
Вечером к Рохо приезжает его брат Батраз Бораздов—он же Хакуродзан (Русская снежная гора) из школы Хататияма-бэя. Они идут ужинать в деревянное строение, на вывеске которого крупными буквами по-русски выведено: «Русская изба». Внутри—тоже дерево, матрешки, играет русская попса. Пять раз в неделю Рохо и Хакуродзан ужинают в «Избе». «У нас новое блюдо—блинчик с карамелью, будете?»—встречает завсегдатаев хозяйка Лариса.
«Изба»—это способ спрятаться от ритуала, который повсюду преследует рыцарей сумо. «Когда в город выходишь, нужно обязательно надевать кимоно—такие у сумоистов правила,—жалуется Батраз.—А когда выходишь в кимоно—это всегда лишнее внимание привлекает». «И все стараются потрогать,—добавляет Сослан.—У японцев есть такое поверье: если с сумоистом поздороваешься или потрогаешь его, особенно в начале года,—год будет счастливым. Вот я и стараюсь поэтому не ходить никуда».
Да и стимула нет ходить: девушки японские Рохо не очень нравятся. Не то, что он им—сумоисты едва ли не самые завидные женихи. На последний «Барентайно дэй», Валентинов день, Рохо тоннами дарили белый шоколад—это маркетинговый ход японских кондитеров, придумавших такое «признание в любви». А одна прислала банное полотенце с диснеевским Винни-Пухом. Это у них называется подарить «каваи», что-нибудь милое. «Вряд ли я женюсь на японке. Они хорошие, да и как жены, наверное, тоже… Но мне супругу хотелось бы из России—чтобы взаимопонимание было»,—говорит Рохо.
В одиннадцать тренировка заканчивается. Дежурный по залу просеивает песок и собирает его в конус на середине ринга, а в центр конуса втыкает синтоистский символ и посыпает ринг солью: умилостивить духов дохье, чтобы те позаботились и уберегли спортсменов от травм. По деревянной лестнице поднимаемся на третий этаж, где находится комната Рохо. Мы оставляем тапочки за порогом и ступаем на циновки комнаты размером не больше десяти квадратных метров. У стены на пушистом ковре лежит футон, Рохо спит на нем прямо на полу, как принято в традиционной среде. У окна телевизор, магнитофон, портативный компьютер, холодильник—роскошества, полагающиеся только спортсменам высшей лиги.
Из не японского в комнате Рохо—православные иконки, осетинская кукла в традиционном наряде невесты и постер «Крестного отца» на стене. Мафию он уважает, хоть те и убивают много, но понимают истинные ценности: «Это мне близко. Я вырос во Владикавказе, и меня воспитали в уважении к традициям».