В 2010-х годах России придется решать проблему «страны без будущего»
Кто бы что ни говорил, мы вступили в новое десятилетие. Кто решится сказать, что 2010 год относится к нулевым? Нулевые закончились. И самое время подумать о том, что ждет нас в 2010-е.
Чтобы понять, где мы находимся, важно видеть себя со стороны. И в этом смысле очень полезным индикатором можно считать то место, которое занимает русистика в западном университетском образовании. Этот индикатор отражает мнение не отдельных профессоров или даже корпорации, он отражает тенденции массового спроса. Если спрос на страновые предметы высок, это означает, что массовое мнение отводит этой стране значительное место в будущем человечества. Подобные ожидания совсем не обязательно сбудутся, но факт заключается в том, что они есть.
Максимальный спрос на русистику наблюдался в 1980-е годы. Сверхдержава и империя зла находилась на пороге исторических перемен. Мир открывал для себя «другую» Россию — поэзию Серебряного века, правду о сталинизме. С удивлением взирал на то, как вспенивается политическими страстями лава тоталитаризма. Старый мир рушился, и арена мировой истории находилась в Москве.
В 1990-е фокус и оптика взгляда на Россию стали меняться. При том что и на Западе, и на Востоке (в новых постсоциалистических странах) все были уверены в преимуществах рынка и демократии, выяснилось, что ни даже на Западе, ни тем более на Востоке толком не знают, каким образом то и другое можно «запустить с нуля». Как это работает, более-менее ясно, но каков «правильный» алгоритм инсталляции рынка и демократии, не знал практически никто. Если в 1980-е университетский интерес к России носил преимущественно гуманитарный характер, то в 1990-е мы оказались в фокусе политологических и экономических дискуссий. Что вполне соответствовало бурным темпам строительства в России «неправильного» рынка, а также неожиданности и остроте развития политических процессов.
К 2000-м годам ситуация вновь изменилась. Вдруг оказалось, что баллистические ракеты не такая важная вещь, как это казалось в эпоху блоковых противостояний. Интерес человечества сосредоточился на возможностях быстрого экономического роста, способности стран быстро адаптироваться, осуществлять большие проекты и захватывать значительные ниши в мировом разделении труда. Героями дня стали Китай и Индия. А роль вероятного врага, которого обязательно надо знать в лицо, занял исламский мир.
При том что в России принято было гордиться экономическими успехами и рассуждать о том, что страна «поднимается с колен», в действительности интерес к России в мире стремительно падал. Будущее России вновь выглядело достаточно туманным, но теперь — что самое обидное — вглядываться в этот туман ни у кого уже особого желания не было. Нефть, конфликты с соседями, громкие убийства, сверхбогатство российских олигархов — вот то облако тэгов, которое окружает имя «Россия» в мировом информационном пространстве.
План Владимира Путина вновь въехать на арену мировой истории на белом коне из черного золота, попыхивая языками газового пламени, не удался. Сложившаяся в России экономическая модель вызывает нескрываемый скептицизм. Ее работоспособность почти целиком зависит от мировых цен на нефть. А социальный уклад, который сформировался на фундаменте этой модели, препятствует попыткам ее изменения. Такую ситуацию принято называть институциональной ловушкой.
Главная беда даже не в том, что в России систематически воруют и берут взятки. Это лишь круги на воде — последствия главной и ключевой проблемы. Суть этой проблемы в том, что в России остались не разделены власть и собственность. Продолжает действовать принцип «у кого власть — у того и собственность». И этот принцип оказывается критическим препятствием для развития рынка и конкурентной среды.
Результаты такого положения дел хорошо видны были в ходе кризиса. Россия сегодня — это страна, в которой можно хорошо зарабатывать, но нельзя хранить капиталы. Развивать даже собственный бизнес безопаснее на кредиты, в крайнем случае — на инвестиции из офшоров. Но страна, в которой нельзя хранить капитал, — это и есть в экономическом смысле «страна без будущего». Это и есть экономическое выражение вечного ощущения туманности и неопределенности этого будущего.
У меня нет сомнений, что в 2010-е годы Россию ждет еще один важный кризис. Неизвестно, когда и как ворвется он в нашу жизнь, какие формы примет. Ясно только, что его системные предпосылки налицо. Этот кризис будет связан с необходимостью преодолеть ту социальную архаику, которая задает сегодня жесткие ограничения на то, что можно и чего нельзя сделать в России. Задает ограничения нашей мобильности, креативности, конкурентности, то есть всего того, что как раз так ценится человечеством и что определяет в сегодняшнем массовом сознании интерес к стране и веру в ее будущее.