С фильма «Убить Билла», последнего значительного тарантиновского проекта, прошло пять лет. «Бесславных ублюдков» Квентин Тарантино намеревался снимать еще десять лет назад, но необходимые силы и средства собрал только к прошлому году. Премьера прошла в мае в Каннах, фильм получил награду за лучшую мужскую роль — ее получил австрийский артист Кристоф Вальц — и вызвал неоднозначную реакцию критиков. И вот картина выходит в прокат. В центре сюжета — мифический отряд американских солдат-евреев во главе с техасским сержантом Альдо Рэйном (Брэд Питт), которые отправляются в оккупированную нацистами Францию, чтобы вершить над фашистами праведный и жестокий суд. Квентин Тарантино рассказал Антону Долину, что вместо стилизации под кино 60-х у него само собой получилось кино 40-х и что в «Бесславных ублюдках» ровно столько насилия, сколько нужно.
Зачем вам были нужны намеренные ошибки в заголовке – Inglourious basterds вместо Inglorious bastards?
Я рассматриваю это как милую артистическую причуду. Шалость в духе Баскиа.
Шалостей в картине хватает, да и вокруг нее их немало. Вы настолько рады появлению этого фильма, что постоянно танцуете – то на съемочной площадке, то на премьере в Каннах?
Это началось на съемках. Мы делали одну из самых сложных сцен, труднейший монтаж эпизодов под определенную ритмичную музыку. Целый день жили в ритме этой мелодии, она нам уже осточертела, мы дошли до ручки. Но в один прекрасный момент все закончилось — тогда мы с моей главной героиней, актрисой Мелани Лоран, опять включили эту мелодию, на полной громкости, и пустились в пляс! Знаете, такая эйфория — конец рабочего дня, впереди отдых. А потом это превратилось в систему: после особенно трудных съемок мы танцевали. В Каннах перед премьерой мы вышли на красную ковровую дорожку, вокруг немыслимая толпа, журналисты, фотографы, все ждут, что мы им подадим какой-то знак, улыбнемся, махнем рукой. Тогда я шепнул Мелани: «Давай станцуем!» — и мы повторили номер, отработанный на съемках. Это вышло само собой, без репетиций. И нам удалось привлечь к себе внимание.
Чем вы особенно гордитесь в «Бесславных ублюдках»? Наверняка диалогами – ведь из них фильм по большей части и состоит?
Интересный вопрос. Я стараюсь следить за тем, чтобы качественный уровень диалогов не снижался от фильма к фильму, а желательно повышался — что не так уж просто обеспечить. Но меня всегда беспокоило ощущение, что высшую планку я уже однажды взял в сицилийской сцене из «Настоящей любви» (речь идет о сцене в фильме True Romance 1993 года, в которой герой Денниса Хоппера, бывший полицейский, рассказывает герою Кристофера Уокена, бандиту с сицилийскими корнями, что давным-давно Сицилию завоевали мавры, и поэтому все сицилийцы на самом деле чернокожие. — Newsweek). Выше не прыгнуть ни за что. Это лучшее, что мне удалось написать. Так я думал до сих пор. Теперь мне удалось побить собственный рекорд: лучший мой диалог — первая сцена «Бесславных ублюдков». Написав ее, я сказал себе: «Ладно, я превзошел себя. На это ушло 16 лет, но своего я добился».
Когда я принимаюсь за фильм, то никогда не ставлю себе задачу сделать его более жестоким или менее жестоким. Я слежу за тем, чтобы все было органично для рассказанной истории, чтобы персонажи вели себя естественно. В «Бесславных ублюдках» ровно столько насилия, сколько должно быть.
Однако к персонажам вы все-таки достаточно жестоки – лишь немногие доживают до конца.
Прежде всего я хотел избежать клише, свойственных военным драмам. Сами знаете, как это обычно бывает: герои убили нескольких нацистов, переоделись в их форму, внедрились куда-то, никто их не раскусил, и миссия была выполнена на ура. Никто ни о чем не беспокоится, никто не умирает, никто не кричит от боли, у всех прекрасное настроение. Так не бывает, в это невозможно поверить. Нацисты тоже дураками не были. Все что я мог сделать, чтобы хоть немного облегчить страдания героев, — это перерезать некоторым из них горло, чтобы они умерли мгновенно и не успели закричать.
Как вам работалось с Брэдом Питтом? Это же ваша первая встреча на съемочной площадке?
Мы почти не репетировали, мало готовились к съемкам, я не забивал ему голову предварительным просмотром каких-то обязательных фильмов. Но мы работали вместе. Важно, что его герой практически все время молчит, он являет себя не в словах, а в действии. Это связано с его предысторией, которой вы на экране не увидите. Мы с Брэдом знаем, почему он так ненавидит нацистов и расизм, хотя он и не еврей. Мы знаем, откуда у него шрам на шее, но вам не скажем! Вообще внешность персонажей в этом фильме крайне важна. Например, на роль британского агента Хикока мне был необходим молодой Джордж Сандерс (звезда 1940–1960-х. — Newsweek). Я позвал Михаэля Фассбендера и дал ему целую охапку фильмов с Сандерсом (он никогда не видел их раньше!), поручив ему изучить манеру речи и поведения Сандерса, повторить их перед камерой. Мало того, поскольку его герой — кинокритик, специалист по творчеству Пабста (Георг Вильгельм Пабст, австрийский режиссер, много работавший в Германии. — Newsweek), я заставил Михаэля пересмотреть массу фильмов Пабста. Чтобы в тот момент, когда он произносит это имя, для него оно было чем-то большим, чем случайное сочетание звуков.
Какие впечатления на вас произвело путешествие в нынешнюю Германию, где снимался фильм?
Я увез оттуда массу приятных воспоминаний, теперь у меня полным-полно новых друзей. Для меня как для киномана совершенно особенным опытом была работа на легендарной студии «Бабельсберг». Весь мой фильм — письмо с признанием в любви к немецкому кинематографу. И к французскому, правда, тоже. Волшебное ощущение — ступать по тем самым камням, где когда-то устанавливал камеру Пабст, прикасаться к декорациям, у которых обсуждали очередной фильм Джозеф фон Штернберг и Марлен Дитрих. Моему продюсеру отвели тот самый офис, где когда-то работала Грета Гарбо. Я не мог отделаться от этих мыслей на протяжении всех съемок!
Пребывая в такой эйфории во время работы, находите ли вы время и силы для самокритики?
Ну, во время написания сценария — всегда. Могу выждать, перечитать и, если что-то меня не удовлетворяет, — выбросить все в корзину и заново сесть за стол. Но при этом я стопроцентно спокоен, я себе доверяю. Нервничать же начинаю только тогда, когда дело доходит до больших, важных, сложных постановочных сцен, в которых успех или провал зависит от одного человека — режиссера, меня. Я пытаюсь в таких случаях утешить себя, вспоминая о былых удачах, но что-то во мне продолжает сомневаться: возможно, на сей раз я провалюсь.
Чувствуете, что достигли определенной зрелости в стиле?
«Бесславные ублюдки» сделаны в более классическом ключе, чем мой предыдущий фильм «Доказательство смерти», поскольку именно такой киноязык подходил им лучше всего. Я был уверен, что стилизую мою картину под военные фильмы 1960-х, но во время съемок с удивлением обнаружил, что получается нечто более сходное с кинематографом 1940-х — с картинами, которые снимались еще во время войны.
Когда вы работали клерком в видеопрокате, предполагали, что подниметесь так высоко?
Не предполагал, но всегда надеялся. Тогда моим идеалом был Боб Дилан, и я постоянно говорил себе: «Я должен стать для кинематографа тем, чем Дилан стал для музыки». Я не утверждаю, что эта мечта сбылась, но я ближе к ее осуществлению, чем в молодости! И мне никогда не хотелось всемирной славы: мне достаточно любви синефилов. Меня удовлетворяет уровень известности Брайана Де Пальмы. Не все в мире знают о его фильмах, но у него немало поклонников. Хотя… честно? Вообще-то я хотел большего.
Читайте также
Добить Тарантино
«Бесславные ублюдки». ФОТО+ТРЕЙЛЕР