По огромному павильону фабрики «Софрино» бродят священники: выбирают церковную утварь. Батюшка весомой комплекции разглядывает позолоченный алтарный столик, вглядывается в ценник:
— Да, цена немаленькая, 220 тыщ.
— Ну, можно найти что-нибудь подешевле, — предложил свои услуги консультант.
— Не надо, — с вызовом ответил батюшка. — Зачем ерунду покупать?
И резюмировал:
— Лучше спонсора найти и сделать все чин по чину.
Перед РПЦ формально и не стоит задача заработать много денег, как перед заводом или пароходством: главное, суметь себя прокормить. Учитывая православное предписанное нестяжательство и средневековую структуру, даже это большая проблема. В эпоху, когда Кремль строит и укрепляет вертикаль власти, а вслед за ним так же поступают крупнейшие госкомпании, Церковь остается единственной организацией федерального масштаба с «филиалами» в каждом субъекте федерации и даже провинциальном городке, которая абсолютно децентрализована. Этакое феодальное государство с почти независимыми вассалами-князьями, которые не любят отчитываться перед сеньором.
В центре, в Патриархии, да и не только в центре, все больше завидуют мирской власти, установившей финансовую и административную дисциплину и, как следствие, получившую почти неограниченные ресурсы. И тем больше, чем ближе передача земельной собственности религиозным организациям — соответствующий закон готовит Минэкономразвития.
БЕЗ ВЕРТИКАЛИ
«Нужно искать действенные механизмы помощи более богатых монастырей бедным, — вспоминает Чаплин централизацию и перераспределение, принятые у мирской власти. — На мой взгляд, иногда отдельные приходы и монастыри ведут себя слишком свободно. Приходы и монастыри отдают отчеты епархии, епархии дают отчеты в Московскую патриархию. Но не может быть и нет механизма тотального контроля над их хозяйственной деятельностью».
Все епархии, как говорят в Патриархии, по сути поместные церкви. И хозяйство они будут вести так, как считают нужным. «Иногда епархиальное управление оказывается гораздо беднее расположенных на его территории монастырей, и нередки случаи, когда такого рода «имущественное неравенство» становится поводом для конфликтов епископа с игуменом», — говорит Михаил Эдельштейн, автор книги «Экономическая деятельность Русской православной церкви и ее теневая составляющая».
Отец Всеволод Чаплин уверяет, что для службы достаточно алтаря и священника. Но вряд ли он гордится тем, что большинство храмов в центральной России стоят без крыш и с дырами вместо окон — как их Церкви передали, так они и держатся. Что делать с разрушенной церковью посреди вымершей деревни, никто не знает, все зависит от священника и того, как он будет «крутиться».
ПРИХОД–РАСХОД
Но сегодня чаще вспоминают про оградку, чем про Страшный суд: умение заработать ценится всеми. И кроме того — не отдать в епархию слишком много.
Сельская церковь в среднем за год зарабатывает от силы тысячи полторы долларов. Чуть богаче жизнь в небольшом городке — в глухом райцентре церковь получает до $2500 дохода. Весь он уйдет на текущий ремонт и содержание воскресной школы. В городе побольше, и деньги другие: в областном центре храм может заработать тысяч 120–150. Но тоже все потратит: на школу или гимназию, на благотворительную столовую или ремонт — самое дорогое удовольствие.
В каждом приходе есть бухгалтер, который ежедневно ведет журнал: сколько израсходовали, сколько получили — все, кроме пожертвований настоятелю. «Из денег от продажи свечек, книг, ювелирных изделий, исполнения обрядов я каждые три месяца отдаю в епархию 10%, это примерно 10 000 рублей», — рассказывает Newsweek священник одного из приходов, расположенных в Каширском благочиние (районе) Подмосковья, попросивший не называть его имени.
Главный источник доходов — пожертвования. «Вот во всех церквях на всю утварь и услуги ценники есть, но это же незаконно, — говорит священник из Каширского благочиния. — Церковь — это же не коммерческая организация. Поэтому все ценники, которые стоят в храмах за свечки, иконки, символичны, это приблизительная сумма пожертвований».
Но это только официальная сумма, которая фиксируется в бухгалтерских документах. Сколько оседает у самих священников — это «одному богу известно», признается собеседник Newsweek. Платить, понятно, никому не хочется, поэтому в городе с тридцатитысячным населением можно найти храмы, где по официальным документам в год совершается пять отпеваний и два венчания. Но если подойти к этому храму в любое воскресенье — увидишь у ворот два-три брачных кортежа.
«У меня две тетрадки, куда заносятся все приходы и расходы: “белая” бухгалтерия — для ревизоров из епархии, “черная” — для меня, чтоб учитывать кому, сколько, на что отдал. Иначе на жизнь не останется, — объясняет он. — Я пускаю официальные доходы на нужды храма и работающих у меня людей. Из этих денег плачу зарплату продавцу церковной лавки и себе — 5000 рублей ежемесячно. Справку о получении этих денег в налоговую инспекцию ношу. Все остальные, которые храм зарабатывал, в церковной общине оставляю. Живу на спонсорские деньги».
ПОСЛАЛ БОГ СПОНСОРА
Александр Бугаевский, который представлял Московский патриархат в правительстве по вопросам возвращения церковного имущества, знает много скверных примеров такой самостоятельности: «У нас самый богатый приход — подворье в Бари, в Италии, где мощи святителя Николая. Настоятель там собирает огромные деньги, часть передает в отдел, но я думаю, что это крохи. В зданиях сидят вроде бы арендаторы, но не видно, чтобы здания работали для паломников».
У священника из Московской епархии даже терминология та же, что у спонсоров: «Если ты настоятель, а не один из причастников, то сам распоряжаешься деньгами. И тогда ты в шоколаде. Хотя есть среди нас и те, кто думает только о Боге, а не о мирских благах, и все средства от спонсоров, пожертвований, треб и продаж, кроме положенного епархиального “отката”, тратит на общину и свой храм».
Священники говорят, что в 90-е было много хуже — не в смысле стяжательства настоятелей, а в смысле их безопасности. «Сейчас прихожане бедные, но смирные, не то что были лет десять тому назад, — рассказывает батюшка одной из церквей Костромской епархии. — Вот помню случай был. Ко мне братки из Костромы часто приезжали, деньги на реставрацию храма жертвовали. Как-то раз по осени приехали встревоженные и говорят: “Молись за нас, батюшка. Стрелка у нас с серьезными людьми”. Прошло время. Я уже и забыл про них, а тут вечером стук в окошко. Открываю — на пороге “спонсоры” стоят, глаза кровью налитые. Один начинает орать: “Ну чего, батюшка, плохо ты за нас молился! Наших-то поубивали! Давай-ка деньги, что мы тебе давали, обратно».
Теперь же православный спонсор — это бизнесмен, который по пути на свою виллу заехал в церковь и из карманных денег оплатил ремонт. Самый распространенный вариант — поставить часовню. «К сожалению, у нас сейчас любят, чтобы табличка была: это построил Иван Иванович Иванов», — вздыхает Всеволод Чаплин. Он, конечно, признателен за заботу, но сожалеет, что мало кто из спонсоров берется за менее «престижные» проекты вроде бесплатной столовой.
Такой благотворительностью занимаются крупные околоцерковные фонды. «Существует большое количество таких организаций, как, например, Клуб православных предпринимателей, Единство православных народов, Фонд Андрея Первозванного, — перечисляетАндрей Себенцов, председатель комиссии по вопросам религиозных объединений при правительстве. — Они не являются религиозными организациями, но расходуют средства на цели, которые благословлены Патриархией: издают журналы, восстанавливают храмы, организуют миссионерскую работу и [паломнические] поездки».
В средствах они не стеснены — тот же Фонд Андрея Первозванного курируют Российские железные дороги. Заполучить такого спонсора — счастье не только для прихода или даже епархии, но и для метрополии: в бюджете Московского патриархата огромные дыры.
БЮДЖЕТ ПАТРИАРХА
Бюджет Патриархата год за годом дефицитен. Последние открытые сведения — из доклада патриарха Алексия II на Архиерейском соборе в 2004 г.: «За период с 2000-го по 2003 год взносы епархиальных управлений на общецерковные нужды составили лишь 6% от всех поступлений». Одни лишь московские храмы дают раз в пять больше. После чего святейший раскритиковал «некоторые епархии» за то, что они, похоже, игнорируют центр.
Как сказали Newsweek в Патриархии, и ситуация, и цифры за три года почти не изменились. «Вы удивитесь, если мы откроем эти цифры [центрального бюджета], насколько они малы. Нам никто и ни за что не поверит», — пожаловался Newsweek руководитель пресс-службы Патриархии отец Владимир Вигилянский.
Основной доход Патриархия по-прежнему получает от деятельности художественно-производственного предприятия «Софрино», ежегодная прибыль которого близка к 100 млн руб., уверяет исследователь Эдельштейн. За последние пять лет «Софрино» сделало то, что не удалось государству, — удвоило производство. Теперь это целый заводской комплекс за высоким забором, с собственной охраной, парковкой и храмом. Здесь делают всё: от свечей и риз священника до позолоченных куполов. Отдел сбыта «Софрино» — несколько больших павильонов, которые напоминают мебельный склад.Только здесь вместо диванов и кухонь выставлены алтари, распятия и т. д.
Завод фактически монополист на рынке религиозной продукции, к тому же имеет льготы: с предметов культа не взимается НДС. Товар идет не только в Россию, но и за рубеж. Кресты здесь заказывали даже копты. Правда, таможенных льгот нет — что понятно, учитывая скандалы 90-х. «Если везете больше пяти икон — это уже считается экспортом», — поясняет протоиерей Вадим Поликопа, настоятель местного храма при софринском заводике. Он сам родом из Харькова и знаком с проблемой не понаслышке: «Вот и договариваются батюшки, кто как может. Если есть знакомый на таможне — проблем не будет; если нет — придется платить по $200 с каждой стороны, чтобы таможенники не заметили, что у тебя в сумке».
На ближайшие годы Церковь нашла еще один источник дохода — она планирует активно заниматься строительством. В том числе для этого создан Центр инвестиционных программ РПЦ. Строительство на церковной земле будут вести сторонние инвесторы, которые за «соучастие» получат долю в готовых объектах. Например, в московском бизнес-центре «На Спартаковской» около метро «Бауманская» 70% принадлежат инвестору, а 30% — находящемуся неподалеку Богоявленскому собору (доход последнего от деятельности центра — более 60 млн руб. в год). Среди других «церковных» проектов в столице — возведение офисного здания на Пятницкой улице, жилых комплексов в разных районах, а также торговых центров, гостиниц и т. д. Строить будут не только в столице — в плане сеть трехзвездочных отелей в Центральной России, «Гостиный двор» в Твери, жилье в Суздале и Владимире.
Инвестцентр только заработал, а его уже вовсю ругают недоброжелатели. Юрист Александр Бугаевский, представляющий Церковь в имущественных вопросах, возмущается: «Они берут часть церковной земли и строят на этом месте дом. На проспекте Мира в Москве строится 10-этажный дом, инвестор получает 70%, доля города — 17%, храма — 13%, или один этаж с хвостиком. Я спрашиваю старосту: мил-человек, а ты что, не мог одноэтажный дом с мансардой сам построить? Отвечает: ну вообще-то мог. А зачем ты так церковную землю обременил?» По его мнению, церковную землю в ход пускать нельзя, она должна «копиться и приумножаться».
Но настоятели храмов в Москве думают иначе. Чтобы получить немедленный доход, священники вынуждены соглашаться на кабальные условия. Например, московское правительство может выпустить распоряжение, по которому церковное здание будет находиться не в пользовании, а в аренде, и церковь получает право сдавать его в субаренду. «При этом основная часть денег, по сути, переходит в казну города», — объясняет схему Александр Бугаевский. Получается, что московское правительство как бы делает доброе дело и при этом не остается в накладе.
Но настоящая беда может случиться, когда Православной церкви передадут землю и прочее имущество в собственность.
СВЯТАЯ ЗЕМЛЯ
«Храм в селе — понятно; если он кафедральный или относится к духовной академии или еще какому-либо епархиальному учреждению, то правильно, что храм переходит к епархии. Но если это обычный приход, мне кажется, что неправильно отдавать его прямо епархии», — рассуждает Андрей Себенцов, чиновник правительства по связям с религиозными организациями.
В РПЦ об этом говорят только с глазу на глаз: если все земли отдадут центру, то епархии могут и взбунтоваться, вплоть до перехода в другую юрисдикцию — например, из Московского патриархата в Константинопольский. Так что центр не станет настаивать на своем праве, снова понадеявшись на уступчивость архиепископов и епископов.
И, как опасаются в патриархии, снова начнутся разговоры о богатстве церкви и ее слишком тесных связях с государством — вот и академики РАН уже написали письмо про угрозу клерикализма. Что и говорить — тяжело быть главной церковью в светской стране.
«Был бы дом на Долгоруковской, 23 не храм, а мечеть, то директор студии “Союзмультфильм” вылетел бы оттуда уже 10 лет назад с треском», — жалуется на старые раны Александр Бугаевский, который больше десяти лет воюет за церковь в Москве, где с советских времен разместились мультипликаторы. Дом за последние 75 лет сильно перестроили, и, как только РПЦ получит здание, придется всё начинать сначала: строители, техника, стены, перекрытия. Ну и новый алтарь и иконостас из «Софрина» — если спонсор поможет и денег хватит.
Перерыв на обет
Вера Шенгелия
Именно такое «послушание в храме» обычно достается паломницам в Свято-Троицком Ново-Голутвине женском монастыре – простая работа за кров и еду; за сотни лет принципиально ничего в монастырском хозяйстве не поменялось. Кто мог – пожертвовал денег, кто захотел – пришел поработать своими руками.Бесплатные рабочие руки по-прежнему основа монастырского благополучия.
Стать паломницей несложно – подойти к дежурной сестре, сказать о своем желании — и, если матушка благословит (если есть места в монастырской гостинице, с этим проблем быть не должно), можно жить и работать.
В гостинице – трапезная, душевая, около 30 номеров, медицинский центр. Мою соседку по келье зовут Наталья. На вопросы она отвечает односложно или не отвечает вовсе, почти не расстается с толстой книгой «Философские пропасти». Кельи – небольшие светлые комнаты, в каждой по четыре кровати, застеленные покрывалами из ИКЕА, шкаф, столик с иконами.
Мать Екатерина, «ответственная» за паломниц, выдает комплект чистого белья, объясняет строгие монастырские правила. Не курить, не браниться, в кельях разговаривать вполголоса, после полуночи на улицу не выходить (территорию охраняют собаки без привязи), фотографировать ничего, кроме основного храма, нельзя. Да и тот только снаружи.
Сестре Татьяне 14 лет. В Ново-Голутвине живут две ее тети – инокини. «Меня сюда привезли, когда мне 11 было, – говорит девушка. – Страшно вспомнить – вообще без Бога жила». «Сначала все послушницы, как я, потом – инокини, ну а потом, Бог даст, монахинями становятся», – важно сообщает она.
Татьянин «пост» обычно в храме. Она вместе с еще одной сестрой стоит за свечным ящиком, во время службы поет на клиросе, раздает задания паломницам. Здесь у каждой свое дело и свое послушание. Кто-то работает в мастерских – иконописной, золотошвейной, резьбы по дереву, керамической (паломниц туда не пускают); кто-то на подворье в селе Карасево. Сестры питаются, что называется, «от трудов своих» – у них огороды, сады, коровы, лошади, молочный цех и сыроварня. Поэтому, наверное, более чем из 70 сестер на глаза мне попадаются человек 6–7, остальные всегда за работой.
В основном это молодые красивые девушки, на вид не старше тридцати. При этом многие из них живут в монастыре уже десять, а некоторые и пятнадцать лет. Несколько сестер учатся в Тимирязевской академии. Судя по фруктовому саду за кованой оградой, сестры лекций не прогуливают. Сад совсем молоденький, но деревья уже облеплены огромными грушами и яблоками необычной формы.
Да и настоятельнице обители игуменьи Ксении (в миру Ирины Зайцевой) нет еще и пятидесяти. Она выпускница журфака, из семьи искусствоведов, получила монастырь 15 лет назад. В Коломне все знают про Ново-Голутвин – это тот, где настоятельницей Ксения. Говорят еще и о внушительных подаяниях. Насколько это правда – неизвестно. Но часовня в монастыре действительно построена на пожертвования (руками сестер, кстати, которые обучены плотницкому делу) – об этом свидетельствует табличка на ее стене; резной иконостас в Покровском храме – подарок губернатора Московской области Бориса Громова.
– Не у всех, конечно, права есть, но у половины из нас точно, – хвастает молоденькая инокиня, в обязанности которой входит каждый день выносить три клетки с попугаями в яблоневый сад.
– Инструкторы в автошколе, наверное, очень удивлялись?
– Поначалу только, потом привыкли.
Она укрывает клетки лопухами, чтобы полуденное солнце не сильно пекло птицам. «Это Гриша», – говорит она и уходит. Гриша смотрит маленьким неподвижным глазом и, идеально точно имитируя голос сестры, произносит: «Спаси-и-и, Господи, спаси-и-и Господи».