«Палату №6» Карена Шахназарова должны были продюсировать итальянцы, а роль доктора Рагина предназначалась Марчелло Мастроянни. Но в конце 1980-х снять фильм не удалось: сценаристы — Карен Шахназаров и Александр Бородянский — перенесли действие в современность, а итальянские продюсеры хотели делать настоящую русскую классику. Прошло 20 лет. Теперь в главной роли мастер эпизода Владимир Ильин, а роли второго плана сыграли пациенты психоневрологического интерната, находящегося на территории Николо-Пешношского монастыря. Накануне премьеры Карен Шахназаров рассказал корреспонденту Newsweek Елене Мухаметшиной, что советское кино было явлением, а современное российское — нет.
Почему фильм выходит именно сейчас? Вы ждали какого-то подходящего политического момента?
Ничего подобного. «Палата №6» в принципе обладает свойством быть всегда современной. И я даже думаю, что все-таки лучше, что мы ее сняли сейчас, а не в конце 1980-х. Тогда тема диссидентства вообще и сумасшедших домов в частности была все время на слуху, она слишком муссировалась. У нас же никаких политических соображений не было. А независимо от нас история была актуальна. И я считаю, что это был минус.
Почему?
Прямая аналогия между классикой и политической конъюнктурой — а именно так получилось бы с «Палатой №6» во времена перестройки — это лишнее. Само произведение Чехова гораздо глубже.
Но, может быть, тогда фильм вызвал бы больший отклик?
Я работаю для зрителя, которому фильм будет интересен. Я же не говорю, что мы снимали блокбастер. Я понимаю, что эта книга — для определенного читателя. Это же не «Три мушкетера».
Почему вы решили перенести действие в современность?
Мне показалось именно это интересным. Мы попытались услышать диалоги Чехова в современном мире. Они очень актуально звучат. Мы сохранили почти все диалоги Чехова, и более того — мы открыли авторские ремарки. И мы даже не пытались их осовременивать.
В фильме много документальных кадров из настоящей психбольницы – это для чего? Чтобы подчеркнуть актуальность Чехова?
Мне показалось, что соединение чеховских диалогов и документального кино даст эффект погружения в тот мир. Кино вообще движется в документальность, и мне кажется, зритель будет интересоваться ею все больше. Человек сильнее верит в то, что документально, сейчас он стремится к достоверности. Не случайно все популярнее нон-фикшн. На телевидении расцвет документального кино.
Но на телевидении оно часто используется в пропагандистских целях.
Естественно. Искусство всегда используют в идеологических целях. А гениев, которые не использовались для пропаганды, таких один на миллион. Чехов был художником, он, несмотря на свои взгляды, стремился к правде. Таких — единицы. Мы привыкли всех творческих людей называть художниками, а художник — это все-таки исключение, а не правило.
Вы говорили, что кино должно работать на зрителя. Значит ли это, что надо думать о большой кассе, а не об искусстве?
Это не значит, что мы идем на поводу у зрителя. Это называется коммерческое кино, то, что вызовет у зрителя большой интерес. Я снимал фильм «Курьер», он был кассовым. Но тогда мне говорили: «Твой фильм посмотрели 50 миллионов зрителей, а могли — 70 миллионов. Все потому, что у тебя финал открытый. А если бы в финале мальчик с девочкой полюбили друг друга, это было бы лишних 20 миллионов зрителей». Наверное, так и есть. Но так, как снял я, было ближе к правде.
Но вы всегда выступали против излишней правдивости, говоря, что творчество не может нести зла?
Снимать-то зло, конечно, можно. Но настоящий художник, в моем понимании, должен стремиться к гуманизму, делать человека лучше. Когда Чехов пишет «Палату №6» — а это, на мой взгляд, одно из самых трагичных, беспросветных произведений в мировой литературе, — за этой горечью стоит его боль, стремление сделать человека лучше, сострадание к человеку. Таким должно быть искусство.
А разве оно не должно фиксировать то, что происходит в нашей жизни?
А зачем это делать? Для этого новости есть. Художник если и стремится к правде, он должен дать мне выход из показанной ситуации. А просто показывать, как один человек убил другого, бессмысленно: я это вижу каждый день по телевизору. Режиссер не должен быть хроникером.
Но многие современные российские режиссеры предпочитают быть именно хроникерами. Как вы относитесь к новому русскому кино?
Это пока не явление. Было советское кино — это явление. В результате оно дало много выдающихся имен и произведений. Современное русское кино еще себя не нашло. Оно находится в поиске и больше занимается эстетикой. У современного русского кино нет идеи. Появляются молодые режиссеры, но они все больше занимаются формой. Самое грустное, что российское кино — это кино для критиков. Оно не имеет значения для серьезного российского зрителя, к сожалению. Российский зритель сегодня питается зарубежным кино.
Но ведь доля серьезного зрителя в России ничтожно мала.
Нет, он есть. И этот зритель как раз и определяет историю кино. Во времена «Броненосца “Потемкина”» массовый зритель смотрел салонные мелодрамы. Но в истории-то остался «Потемкин».
А с чем связано отсутствие идеи в кинематографе?
С тем, что идеи нет у страны, у общества. Непонятно, чего мы хотим. Чтобы колбасы было много? Это, конечно, хорошо, но искусства с такой идеей не бывает. Пока нет смысла — нет искусства. В советском обществе-то идея была. Те, кто были «анти-», они тоже были частью этой советской культуры. Булгаков был, конечно, антисоветчиком, но при этом был частью советской культуры. А у нас теперь пусто. Например, американское кино берет именно этим — у них идея есть. Америка претендует на мессианскую роль, и в кино это тоже чувствуется. Это есть даже в бессмысленных блокбастерах. В этом одна из причин притягательности американского кино: «Мы знаем, как сделать мир лучше». Пусть они в этом и ошибаются, но все равно это завораживает. Меня их идея, может быть, и раздражает, но я все равно это смотрю.