Когда Пол Верховен бывает в Америке, его часто просят дать автограф. «А что, я подписываю», — радостно сообщает Пол. Полный тезка прославленного голландско-голливудского режиссера живет в Брюсселе, где недалеко от старого рыбного рынка торгует шерстяными носками, бронзовыми писающими мальчиками, нашивками советской армии и бельгийскими флагами. Флаги стоят от ?12,5 и обычно продаются неважно, по два в неделю, больше только перед футбольными матчами и днем рождения короля или королевы. Но последние две недели флаги — самый ходовой товар в лавке — уходят по пятнадцать штук в день.
Продукцию Верховена теперь можно видеть в окнах многих и многих брюссельских домов. Флаг — голос в пользу сохранения единого бельгийского государства. Правда, госсимволику вывешивают на фасадах только в Брюсселе и Валлонии — южной, франкоязычной половине Бельгии. На севере, в говорящей по-голландски Фландрии, их нет.
Бельгия существует уже почти 200 лет, и все это время не только иностранные, но и многие собственные политики называли ее буферным государством и исторической ошибкой. Это обидное наименование опять поминали этой осенью: уже ровно четыре месяца, как Бельгия живет без правительства. Фламандские партии, которые в июне получили на выборах большинство, не могут договориться о составе и программе будущего кабинета министров с французскими. Немудрено: обещали они избирателям взаимоисключающие вещи. Фламандские политики — меньше налогов, больше автономии и повышение роли своего, голландского, языка. Французские — помощь богатого фламандского севера обедневшему французскому югу и упрочение государственного единства. При этом победившие на выборах фламандцы не могут просто так создать собственное правительство — конституция запрещает.
Над сложностью местной федеративной системы принято смеяться. И зря. Потому что другие случаи сожительства двух народов в одной стране — Кипр, Босния, Ливан, Северная Ирландия, Шри-Ланка — со всеми своими войнами и беспорядками на фоне Бельгии смотрятся скверно.
Все собеседники Newsweek — сепаратисты и федералисты разных градаций — сходятся в одном: если бы и в Бельгии пытались построить унитарное государство, страны бы уже давно не было на карте. А так шарнир, которым прикреплены друг к другу половинки страны, позволяет им двигаться почти независимо друг от друга. В 1980-е годы жизнь без правительства продолжалась пять с половиной месяцев, и страна не распалась. Вряд ли она распадется и в этот раз.
ФЕДЕРАТИВНОЕ КОРОЛЕВСТВО
«Историческая ошибка» случилась во время революции 1830 г. Тогда католики южных Нидерландов — французы и голландцы — отделились от протестантских Нидерландов. Это был один из последних примеров в европейской истории, когда религия для людей была важнее национальности. Великие державы поддержали сепаратистов и дали им немецкого короля. Название страны взяли из учебников: где-то здесь Юлий Цезарь воевал с воинственным кельтским племенем белгов.
В новой стране крестьяне и рабочие говорили на своих языках, а король, двор и буржуазия — по-французски. Этому никто не удивлялся: по-французски элита старалась говорить тогда и в Нижнем Новгороде. Но постепенно фламандцев стало раздражать доминирование французского и французов. К тому же Фландрия сначала догнала Валлонию по уровню экономического развития, а потом и вовсе стала существенно богаче.
Бельгийское государство спасло только то, что политики честно признались: это страна, где живут две разные нации, у которых есть разные интересы и совсем разный язык; что фламандцев несколько больше, но именно их язык нуждается в защите, потому что соседняя Франция и ее язык сильнее. Сначала думали об унитарном двуязычном государстве, где бы все говорили на двух языках. Из этого ничего не вышло: политики готовы были учить чужой язык, но не было такой силы, которая заставила бы заговорить на голландском металлургов Намюра и на французском — рыбаков Брюгге. Совсем как на Украине: политик Янукович согласен ради карьеры говорить по-украински, но донецким шахтерам это ни к чему.
В 1962 г. в Бельгии провели языковую границу. А к 1993 г., после споров и уточнений, в несколько этапов приняли федеративную конституцию. В ней раньше, чем то, что власть проистекает от народа и принадлежит королю, записано, что Бельгия — федеральное государство, которое состоит из трех общин (французской, фламандской и немецкой) и трех регионов (Валлонского, Фламандского и двуязычного региона Брюссель). К северу от языковой границы школа, университет, суд, государственная служба, финансовая отчетность компаний, названия улиц должны быть на-голландском, к югу — на-французском. «Столица Европы» — Брюссель — находится внутри фламандского региона, а говорит преимущественно по-французски. Но при этом местные жители четко отличают себя от франкоговорящих пролетариев юга. Совсем как говорящий по-русски Киев не ощущает никакого единства с русскоговорящим Донбассом.
Нелепые истории из жизни языковых меньшинств в смешанных городках и деревнях — главный источник возмущения спокойствия бельгийцев. Но языковая граница — это перегородка, которая удерживает по отдельности два химически активных вещества; если ее убрать, начнется реакция и всё разнесет вдребезги.
«ФРАНЦУЗСКАЯ ПРАВДА»
Во фламандской деревне Тервюрен к востоку от Брюсселя французский язык очень нервирует жителей. Здесь была летняя резиденция короля Леопольда, и когда двор переезжал на лето в Тервюрен, французское превосходство приобретало особенно наглядные формы. Валлонцы же, напротив, считают Тервюрен местом, где ущемляются права франкоязычного меньшинства.
Перед поездкой в Тервюрен пугали: если спросить там время по-французски, ответом будет строгое фламандское «не разумею». Все вывески в Тервюрене и вправду только по-голландски, но провокационная попытка сделать заказ по-французски в кафе на центральной площади удалась, тем более что принесенный бутерброд назывался в меню вражеским словом «крок-месье».
У входа в мэрию висит табличка: «Доводим до вашего сведения, что община Тервюрен находится во фламандском языковом регионе и не является льготной, поэтому если в общении с местными органами вы хотите использовать иной язык, будьте любезны прийти в сопровождении лица, которое будет осуществлять перевод».
«Льготные» территории — несколько населенных пунктов вокруг Брюсселя и вдоль языковой границы, где жителям позволено пользоваться своим языком на чужой территории. Тервюрен со своими 15% французов в этот список не попал.
Мало того, это один из муниципалитетов, где местные власти чинят трудности в распространении бесплатной франкоязычной газеты «Карфур» («Перекресток»), которая борется за французское дело на территории фламандских муниципалитетов вокруг Брюсселя. Программа «Карфура» — сделать не только шесть, а все 18 муниципалитетов вокруг Брюсселя льготными, с возможностью использования французского языка.
В Тервюрене почтальоны просто отказываются разносить эту газету по домам, иногда обратно приходят целые не вскрытые пачки. Но бывает и хуже: в другом фламандском городке — Оверейсе — власти и вовсе запретили «Карфур» за возмущение общественного порядка. Издатель газеты Ален Карлье рассказывает, как во фламандских городках французам не сдают залы под их мероприятия, а если они проводят собрание в пивной, жители грозят хозяину бойкотом. Но при этом Карлье, как и всякий франкоязычный бельгиец, за сохранение единой Бельгии.
Среди жителей богатого фламандского севера, напротив, встречаются яростные сепаратисты. Но расколоть Бельгию у них никак не получается.
НА ПЕРВЫЙ-ВТОРОЙ РАЗДЕЛИСЬ!
Филипп Девинтер, глава «Фламандского блока», недавно закрытого по суду и переименованного во «Фламандский интерес», принимает Newsweek в день открытия сессии Фламандского парламента в Брюсселе. С Бельгией Девинтеру все ясно — историческая ошибка должна быть исправлена: «Каждый час каждый фламандец платит валлонцам ?4,5, поэтому языковую границу пора превращать в государственную. Валлонцы в душе иждивенцы, они вечно голосуют за социалистов. Валлония вообще последнее коммунистическое государство Европы».
На последних выборах партия Девинтера получила 12%, но другие фламандские партии устроили вокруг нее «санитарный кордон»: договорились не брать ее в коалицию.
Однажды план Девинтера начал было осуществляться. В 1968 г. фламандская община решила, что не может больше терпеть в сердце Фландрии гнездо французского влияния — Католический университет, который существовал в Лувене с XV в. Французским преподавателям и студентам грубо предложили съехать. В результате к югу от Брюсселя появились еще один Лувенский католический университет и построенный в чистом поле город Лувен-ля-Нёв (Новый Лувен), с огромной парковкой под всем центром. Два университета долго не могли поделить библиотеку; наконец книжки с нечетными номерами остались, а с четными — поехали на новое место. На первый-второй рассчитали даже многотомные собрания сочинений.
Раздел университета в горячем 1968-м в другом месте мог бы кончиться революцией, баррикадами, ооновскими миротворцами на нейтральной полосе. Но этому веселому сценарию как раз помешало превращение Бельгии в федерацию. А кончилось тем, что 30 лет спустя студенты обоих Лувенов ездят друг к другу на семинары и не умеют толком объяснить, зачем разъезжались их предшественники, ставшие теперь преподавателями.
Студенческий актив старого Лувена выглядит очень по-голландски: два худых и очень белых Кристофа, а студенческий актив нового — типичная французская троица: белый юноша Гаэтано, белая девушка Полин и черный юноша Рухумуза. Все пятеро не хотят распада Бельгии, а старший из Кристофов грозится переехать жить во французскую часть, если Бельгия распадется.
Это, конечно, прогрессивная молодежь, порождение глобального общества. Но самое странное, что даже люди самых консервативных взглядов считают: лучше жить вместе без любви, чем разводиться. Очень католический взгляд на вещи.
ВМЕСТЕ, НО ПОРОЗНЬ
В притворе приходской церкви Тервюрена висит номер телефона местного священника Жоса Верстратена. Набираю номер и заговариваю с отцом Жосом по-французски. В ответ — на довольно правильном французском — разрешение встретиться. Отец Жос совсем не похож на европейского католического кюре, скорее на сельского православного попа и одновременно — на греческого философа Сократа: нечесаная борода, курносый нос и сандалии на босу ногу. «Эти валлонцы, им дашь палец, они откусят руку, — говорит по-французски отец Жос, — спят и видят, как аннексировать наши территории». Сразу становится ясно, что не Сократ.
Отцу Жосу случалось служить в родной церкви по-французски один раз: венчались канадец с французской гражданкой. Но если бы пришли жениться бельгийские французы, он бы во французской мессе отказал — «надо учить язык того места, где живешь, а то всю жизнь живут во Фландрии, а двух слов по-голландски не знают». И добавляет: «Разумеется, с Богом можно говорить на любом языке, но молимся-то мы в общине. А община здесь фламандская». При этом священник считает, что Бельгия все равно должна оставаться одной страной.
Валлонский ресторатор Роже Дюпюи того же мнения. «Ноги моей во Фландрии не было уже 15 лет, — гордо объявляет Дюпюи и тут же добавляет: — Но потерять Бельгию? Нет, это было бы жаль». При этом никаких дел с согражданами-фламандцами он иметь не желает: «Их спрашиваешь дорогу, они посылают в другую сторону, вдобавок во время войны все они были коллаборационистами».
В валлонском Шарлеруа, где Дюпюи держит «Стар рок кафе», — огромные заводы, кирпичные дома рабочих, брошенные фабрики и дом знаменитого на весь мир педофила Марка Дютру. Дом пустует, фасад завешен социальной рекламой: на фоне голубого неба резвится девочка с цветком в руке. Для фламандцев франкоязычный насильник Дютру — еще один повод не любить валлонцев: так испортить общую бельгийскую репутацию.
РОЗЫГРЫШ РАСКОЛА
Сосуществование националиста Девинтера, отца Жоса, издателя Карлье и бармена Дюпюи в качестве граждан одной страны кажется невозможным. Но с такими настроениями они здесь живут, их никто не принуждает к сожительству оружием — значит, система работает.
Бельгийская звезда поп-рока Аксель Ред записывает очередной альбом. В паспорте у нее значится французское имя Фабьенн Демаль, но по крови она чистая фламандка. Когда она поет, ее лицо закрывают рыжие, совершенно голландские, волосы. Дома она говорит по-голландски, а поет в основном по-французски. «Фламандцы не считают меня предателем за то, что я пою по-французски. Они ценят мою музыку. Культура — это не только язык: я сначала бельгийка, потом европейка, потом всё остальное», — объясняет Аксель Ред, ставшая символом единства Бельгии и недавно устроившая концерт против партии Девинтера.
В принципе она лишь продолжает культурные традиции: лучший фламандский поэт Верхарн и великий драматург Метерлинк писали по-французски, как Гоголь писал по-русски. «Никто не понимает, как много фламандцев хотят единой Бельгии, — сокрушается Аксель Ред. — Вот у меня дом на франкоязычной территории, а сад — уже на фламандской. Если Бельгия разделится, я что, буду к себе на огород с паспортом ходить?»
Под Рождество прошлого года главный франкоязычный канал Бельгии RTBF устроил розыгрыш: выпустил экстренную программу о том, что Фламандский парламент принял акт о независимости и Бельгии больше нет. Аксель Ред была частью заговора. Репортеры пришли к ее дому с камерой и спросили, что она думает. Аксель хоть и знала про обман, совершенно натурально разрыдалась.
89% зрителей RTBF поверили, что это правда. И ни один человек не вышел праздновать независимость — ни в Валлонии, ни в Брюсселе, ни во Фландрии. Правда, в последнем случае, может быть, дело в том, что там не смотрят франкоязычное ТВ.