Недалеко от проходной бывшего столичного завода висит обычный телефон-автомат. Рядом, как положено, инструкция: «Исповедь — тел. 291-69-64, с любого телефона. Только при тональном наборе (нажать *)». «Если вы совершили грехи против ближнего, нажмите на кнопку 1, — говорит механический виртуальный священник. — Сейчас вам будет предоставлен перечень грехов против ближнего». Если вы повесите трубку до окончания разговора, грехи вам не отпустят. Услуга совершенно бесплатна.
Чудо-автомат звонит только по этому телефону, и связь с виртуальным священником — его единственное предназначение: это арт-инсталляция художницы Юли Кисиной, выставленная в здании бывшего Московского винзавода. Там проходит масштабная выставка «Верю», участники которой очень хотят доказать, что современное российское искусство вовсе не высоколобое, а вполне близкое народу.
Это действительно требует доказательства. Отечественное концептуальное искусство, выйдя из подполья в перестроечную эпоху, не нашло отклика у соотечественников и отправилось завоевывать Запад. На волне популярности перестройки это оказалось довольно просто. На родину триумфаторы вернулись модным и дорогим «заграничным» товаром, но так и остались игрушкой для элиты. Массовый зритель, отстаивавший многочасовые очереди на выставки Ильи Глазунова во времена, когда Кулик, Виноградов с Дубосарским и прочие петлюры-африки начинали свою активную худдеятельность, продолжает их воспринимать как юродивых. Ко двору власти, верной идеалам соцреализма со школьной поры, когда все писали изложение по картине А. Пластова «Фашист пролетел», их не допускают. Впрочем, до последнего времени такое положение художников устраивало: признание и коммерческий успех на Западе, интерес богатых эстетствующих соотечественников, удаленность от власти и «плебса» — что еще нужно художнику?
Оказалось, нужно, чтобы верили. «Представьте, что много умных людей загнали в погреб, — объясняет положение деятелей искусства Олег Кулик, безусловно, самый известный художник этого круга, прославившийся тем, что ходил по европейским столицам на четвереньках нагишом, изображая собаку. — Через 10 лет, если они там не сдохнут, как крысы, родится субкультура. Зритель, который жил на поверхности реальными вещами, перестанет их понимать».
Инсталляции современных — как их принято называть, актуальных — художников непонятны порой даже «своим». Недаром на фестивалях вроде «Арт-Клязьмы» — где случайных, «не в теме», людей не бывает — каждый экспонат всегда сопровождает большая табличка с подробным объяснением того, что, собственно, хотел сказать автор. На «Верю» таких табличек нет. «Сейчас аудитория любит больше глазами, чем словами, — говорит Кулик, курирующий выставку. — У нас все работы ясны и воздействуют без умных комментариев». По его мнению, этот проект — большой шаг навстречу зрителю, шаг, который необходимо сделать, чтобы быть настоящим актуальным искусством.
Именно поэтому выбрана общая и всем понятная тема выставки — вера и религиозность. Трактуется она всеми возможными способами: от подлинной фрески XVII века, отреставрированной Александром Виноградовым и Владимиром Дубосарским, до «телеалтаря» «Группы Гаzа» и электронной исповедальни Юли Кисиной. Тем не менее проект называется не «Верую», а «Верю»: с точки зрения Олега Кулика, это название можно понимать по-разному. «Для меня очень важно, чтобы пришел зритель и сказал “верю”, — говорит куратор. — Верю в русское искусство, в то, что это талантливо».
По мнению Марата Гельмана, одного из ведущих галеристов, удастся им это навряд ли. В России, он уверен, к актуальным художникам относятся зачастую откровенно враждебно; правда, для выживания им широкого признания и не нужно. «Актуальное искусство не тиражируется и не нуждается в тиражах, — объясняет Гельман. — А значит, не ищет популярности у населения, как это приходится делать, например, в музыке». Галерист уверен, что современное искусство выживает за счет коллекционеров, в первую очередь западных, поскольку, по его оценке, «у нас их, может быть, 50 человек на всю Россию». Причем ценителями и коллекционерами могут быть люди любых профессий, с той, конечно, поправкой, что современное искусство — дорогое удовольствие.
На аукционе Sotheby’s, который откроется в Лондоне 15 февраля, стартовая цена на картину Сергея Бугаева (Африки) «Малевич» — £25 000, а «Маленькая одалиска» Айдан Салаховой, другой участницы проекта «Верю», оценена в £10 000. Это второй в мировой истории аукцион актуального русского искусства; впервые такой аукцион состоялся в 1988 г.: Sotheby’s представил миру наших нонконформистов. Тогда в общей сложности собрали более £2 млн. В прошлом году, по словам главы русского отдела Sotheby’s Джоанны Викери, современное русское искусство — разрозненно, на разных торгах — принесло аукционному дому ₤2,6 млн. Отныне решено специализированные аукционы наших художников-современников проводить ежегодно.
То, что наше искусство хорошо продается, ни для кого не секрет. «Что значит хорошо? Русское искусство продается нормально, — говорит Марат Гельман. — То есть так же, как французское, американское, немецкое. В отличие от литературы, кино или музыки русское современное искусство вошло в этот международный рынок, в мировую культурную машину на равных». Именно поэтому долгие годы нашим художникам было совершенно все равно, как к ним относятся «народные массы» — мировое признание и мировые деньги позволяли безбедно существовать и даже придавали их положению больше гордости.
«В советское время романтизм нашего существования был обусловлен противостоянием системе, — рассказывает Сергей Ануфриев, участник проекта. — Теперь мы стоим перед выбором: либо просто погибнуть раздавленными миром чистогана, либо объединиться и меняться». По его словам, актуальное искусство не может больше просто эпатировать, оно теперь должно не только критиковать, но и страдать. «Современный художник в некотором смысле утратил право критиковать, — добавляет Ануфриев. — И не только потому, что он уже как-то участвует в этом разделении рынка, а потому, что жизнь стала непонятной».
Справедливости ради надо отметить, что в России актуальные художники делят меньшую часть художественного рынка. Большая достается авторам салонным, вроде Никаса Сафронова или любимца столичного головы Александра Шилова, чьи работы украшают кабинеты губернаторов, бизнесменов и разнообразных звезд. В этом году специально для современных официозных художников представители Российской академии художеств организовали собственный фестиваль — «Традиции и современность». И пока Московский музей современного искусства и его исполнительный директор Василий Церетели (сын) погружены в организацию выставки «Верю», жюри во главе с Зурабом Церетели (отец) вручит лучшим из академистов новую премию в области современного искусства — статуэтку под названием «Вера».
Академисты будут «гулять» в Манеже. Актуалисты — на «Винзаводе». Причем бывшие цеха и склады не претерпели существенных изменений — по словам арт-директора «Винзавода» Николая Палажченко, устроителям «дорога харизма этого места». В выставочных залах даже сохраняется температура ледника-винохранилища. Стаи местных собак пугали присутствовавших на пресс-конференции журналисток, но Николай Палажченко заверил, что собаки сроднились с этим местом, прикормлены и не агрессивны.
Да и Олег Кулик, в свое время покусавший швейцарского искусствоведа (который легкомысленно не относился к русскому искусству всерьез и подошел слишком близко), на этот раз выступает только как куратор — его проектов на выставке нет.