Случилось чудо: никто не погиб. За трубами в Москве следят меньше, чем в тайге
За десять дней до мощнейшего пожара, вспыхнувшего над газопроводом на юго-западе столицы и поразившего воображение москвичей на минувшей неделе, грузовая «Газель» случайно зацепила выведенный на улицу другой газовый вентиль. Сотрудники МЧС тоже тогда говорили: чудо, что обошлось. Осенью в столице полыхало у метро «Водный стадион». Сгорели две машины и два ларька. Это неустановленные лица повредили газопровод буровой установкой. На этот раз трубу никто не трогал, но надо благодарить бога, что обошлось без жертв, уверяют ученые.
Пятерых госпитализировали с ожогами. Дюжина автомобилей сгорела дотла, около ста были в той или иной мере повреждены. В жилых домах на Озерной улице кто-то ждал, что от жара начнут лопаться стекла в окнах, а кто-то сразу схватил документы и занялся самоэвакуацией. Ближе всего к гигантском факелу находился Физико-химический НИИ им. Карпова — часть лабораторий уничтожена. Потом умножили высоту потолков в квартирах в соседнем 22-этажном доме на количество этажей – получилось, что высота факела была где-то 200 метров, подсчитали спасатели.
Представитель столичного МЧС Евгений Бобылев не видит ничего удивительного в том, что газ выгорал 15 часов. Зато многие москвичи были под впечатлением. Руководство МЧС считает, что рано делать прогнозы, когда и где вероятна новая газовая катастрофа и как она будет выглядеть. Ученые-газовики говорят: в любой момент в любом месте, ведь пути пролегания газопроводов засекречены.
Повреждения на трубопроводах — неизбежная вещь. Нужна так называемая внутритрубная диагностика. Ее описание напоминает роман Жюля Верна. В магистральный трубопровод запускают снаряд. Это дефектоскоп. «Помещаем в приемную камеру дефектоскоп, выравниваем давление и создаем условия, чтобы дефектоскоп или очистной поршень потихонечку увлекся и ушел под землю», — рассказывает Владимир Лоскутов, главный конструктор компании «Спецнефтегаз», работающей с «Газпромом».
С помощью магнитов снаряд фиксирует повреждения. «За пять лет у нас в базе данных — около полутора миллионов дефектов. Всякие задиры, наклепы, вмятины, гофры», — говорит Лоскутов. Но трещин, из-за которых может случиться авария, уточняет он, только около 7000, это полпроцента.
Однако в мегаполисах эта штука не работает. Причин несколько, главная, говорят, резкие повороты трубопроводов: длина дефектоскопа — три метра. Сейчас и в России, и за рубежом разрабатывают снаряды, которые смогут обойти острые углы. «Я руководил отделом разработки диагностического оборудования», — рассказывает об этом источник на одном из предприятий. Сложность в том, продолжает он, что в городских трубопроводах с их невысокой скоростью движения газа «снаряды идут рывками».
Но ведь есть и другие современные технологии, позволяющие работать в городских условиях, горячится глава кафедры «Сварка и мониторинг нефтегазовых сооружений» Университета им. Губкина Олег Капустин. Он утверждает, что у них на кафедре работает лучший специалист в этой сфере Евгений Зорин. Мэр Москвы Юрий Лужков тоже когда-то учился в губкинском нефтегазовом институте. Как водится, после аварии Лужков выехал на место, приехал даже раньше главы МЧС Сергея Шойгу. «На 99 процентов — техногенная катастрофа», — сказал мэр.
Через два дня мэр со знанием дела добавил: «99 процентов с хвостиком», и это из-за того, что в 1976 году трубопровод сварили неграмотно и на повороте трубы сузили с одного метра до 70 см, а «любое сужение, любой поворот — неприятная вещь для металла и трубопровода». Прозвучало это так, что как бы ни был требователен Лужков к «Мосгазу», от судьбы не уйдешь.
Генпрокуратура в тот же день выдвинула свою версию, фактически обвинив московских газовщиков в том, что они не проводили диагностику и не изолировали опасный участок. В Университете Губкина с выводами своего выпускника тоже не согласились. И ученые университета, и другие специалисты говорят о том, что дело не в сварочном шве, а в коррозии. Трубам гораздо сложнее уцелеть в московской земле, чем где-нибудь в тайге.
Во-первых, грунт и грунтовые воды — очень агрессивная среда. «Чем зимой дороги обрабатывают? Машины моют, канализация сочится. Получается адская смесь», — рассказывает профессор Зорин. Во-вторых, от электросетей в почву проникают так называемые блуждающие токи. «Электролитическая коррозия», — пугает профессор. А еще, говорит он, от троллейбуса не только токи, но и вибрация: «Машины ездят, а вибрация передается на стенки трубопровода», — предупреждает Зорин.
«Токи и почвенная эрозия привели к вызыванию свища — а дальше все лавинообразно идет», — соглашается Виктор Панкратьев, замдиректора компании «НЕГАС», которая выпускает трубы с полиэтиленовой изоляцией. Хотя в случае чего можно и сварщика сделать стрелочником, говорит он, если тот еще жив: «В архивах должны храниться сведения — кто, чего и где варил».
Специалисты с поразительным спокойствием говорят, что на Озерной улице в Москве все могло быть еще хуже. Спорят, мог быть взрыв или нет. Конечно, это не магистральный трубопровод с 70 атмосферами, а всего 12 атмосфер. «Но с точки зрения разрушительной силы разница небольшая», — утверждает конструктор Лоскутов. Сразу вспомнился 1989 год: в Башкирии в лощине скопился газ и взорвался, когда мимо одновременно прошли два поезда. Погибли 575 человек.
Но там был пропан, он тяжелее воздуха, а в Москве горел метан, его могло бы и ветром развеять. «А если бы вытек куда-нибудь в подвал?» — допускает Лоскутов. «Тогда мог бы быть так называемый объемный взрыв. Это как вакуумная бомба. Она падает, выжигает кислород, образует вакуум — и все туда схлопывается», — подхватывает мысль Панкратьев из «НЕГАСа».
Да и без взрыва последствия могли быть более разрушительными, ведь обычно труба рвется не поперек, как сейчас, а вдоль — и разрыв получается не точечной воронкой, а здоровой траншеей. «Не дай бог, но следующая авария может произойти не по основному соединению, а по телу трубы. Где прокоррозировало, где стенка утомилась», — уповает на бога профессор Зорин.
Но специалисты не понимают, почему факел горел так долго — 15 часов. «Откуда в трубе газ в таком объеме? Есть сомнения, что у них работали крановые узлы», — говорит Панкратьев. Крановые узлы — это те же задвижки. После закрытия кранов остается только ждать, пока весь газ выгорит. Пожарные той ночью тоже говорили, что задержатся часов на шесть, но ждать пришлось дольше.
В «Мосгазе» не ответили ни на один из вопросов Newsweek, а ведь этот же вопрос — про крановые узлы — возник и у президента Союза нефтегазопромышленников Геннадия Шмаля. «Краны должны работать в автоматическом режиме. Обычно газ выходит за 2–3 часа, а в условиях городских краны должны стоять еще чаще. Час погорел — и будь здоров», — сказал Шмаль и потребовал ужесточить теперь требования безопасности.
Главное сейчас — начать диагностику газопроводов, говорят эксперты. Мониторинг можно делать и без снарядов, настаивает профессор Зорин: «Мы проводили топографическую съемку местности и смотрели на тот участок, где пролегают трубы. Стоит электроподстанция — можно представить, какие там паразитические токи». Там и надо копать и, если все плохо, класть новые дорогие трубы. Ведет ли сейчас «Мосгаз» хоть какую-то диагностику, он не знает, «поскольку эта организация не любит давать информацию».
Повлиять на «Мосгаз» сложно. В «Газпроме» подчеркивают, что не имеют отношения к этому унитарному предприятию правительства Москвы, а Шмаль жалуется на слабые места в законодательстве о техническом регулировании. «Администрация города подстроена под одного человека, и это огромный риск, — предупреждает Денис Визгалов из Института экономики города. — Мы с вами не знаем, что происходит: что под землей, что в атмосфере, где рванет. Зайдите на сайт города — вы ничего там не увидите. Никаких цифр, никакой статистики».