Дима Билан сидит на террасе ресторана «Кино» на Олимпийском проспекте, куда он приехал на акульего цвета BMW. Сидит—это явное преувеличение, ему, скорее, не сидится: при каждой возможности смотрит в зеркала на стенах, тыча пальцем в горло и складывая губы бантиком, отвоевывает у своего директора Бориса 50 граммов коньяка, прыгает на одном месте, голося: «Ой, как потусовать хочется!» В паузах отвечает на вопросы. «Терьер Трейси? Йоркширский?—Билан закатывает глаза на манер Лады Дэнс.—Нет у меня никакого терьера—еще и имя такое, ё-мое: Трейси. Про меня много чего выдумывают. Один раз написали, что я поменял фамилию на Мегафон».
У Билана ровный загар из солярия, лейбачки D&G, DSquared, LouisVuittonторчат на бейсболке, штанах, кожаной мотоциклетной куртке, браслете. Жизнь удалась—только что был триумф на MTV. О чем еще мечтать в 23 года? Но что с ним будет завтра, Билан не знает—с 20 сентября, когда не стало его продюсера Юрия Айзеншписа.
Это сейчас Билан—русский Джастин Тимберлейк. Пять лет назад в городе Майский в Кабардино-Балкарии он по утрам смешивал комбикорм для утят. «У нас был большой дом.—Билан, убрав ноги с подлокотника кресла, первый раз за вечер садится “по-человечески”.—В Кабардино-Балкарии у людей, пусть даже не в лучшем финансовом положении, огромные каменные дома, с какими-то колоннами, куполами и высоченными заборами. Я таких красивых домов даже на Рублевке не видел. У нас был огород—участок в восемь или девять соток. Рос у нас перец болгарский, клубника, персики, малина. А на картошку места не хватало—на поля ездили».
По пятницам Билан, которого тогда звали Витей (другое имя взял, говорит, когда в Москву приехал—как символ новой жизни), ходил в городской ДК, танцевал под Алену Апину. «Помню, какое у меня счастье было, когда я пришел на рынок и купил кассету с Майклом Джексоном и Уитни Хьюстон. У меня пластинки были “Модерн Токинг”, всякие “Арабески”, “Бонни М”—я цивильный пацан такой был».
В Москве карьера Билана началась с должности ночного грузчика в магазине Benetton. Днем он пел за команды КВН и учился в Гнесинке. «Я не пошел петь в ночные заведения, потому что есть поверье такое: если начнешь с кабака—там и останешься. Это как модель, которая рекламирует нижнее белье и никуда дальше не пойдет. Очень трудно было уходить с работы в восемь часов утра, ехать домой собирать ноты и дальше ехать петь. Голос спал». Жил поначалу у девушки, потом переехал в общежитие. Свою судьбу—Айзеншписа—встретил на вечеринке журнала Yes! «Я увидел большую когорту людей и среди них—Айзеншписа. Мы с Сашкой Савельевой из “Фабрики” подошли, я что-то ему из Крега Дэвида спел. Он меня взял».
Сейчас, когда спрашиваешь Билана про Айзеншписа, он надвигает бейсболку D&Gна глаза. «Это был человек, которому я мог верить на 200%. Я всегда мог ему позвонить, спросить обо всем. Например, мой день рождения, какая-то компания у меня. Юрий Шмильевич мог посмотреть и сказать: знаешь, у меня много опыта—советую тебе вот с этим человеком не связываться. Он как второй отец был».
Директор Билана Борис—который ему «как брат», молодой человек в вязаной кофте с искусственным мехом, ботинках с длинными носами,—ходит вокруг стола и бодро рапортует в телефон: «Творчество у нас продолжается. У нас—грандиозные планы». Планы—это дозапись начатого при Айзеншписе альбома.
«Обычный концерт того же Билана,—прикидывает продюсер Александр Кушнир,—стоил около $15 000. Заказник—то есть концерт на заказ, который металлургический комбинат, к примеру, устраивает к Дню металлурга, или когда какой-нибудь Иван Васильевич приглашает Билана попеть на дне рождения его дочери,—это уже в районе $20 000. Все это, конечно, коммерческая тайна, но ходили разговоры, что Айзеншпис заключал со своими музыкантами довольно жесткие контракты. Он их поднимал с нуля, заключал долгосрочные контракты, и продюсерский процент был львиной долей, до 90%».
Артисты из телевизионно-продюсерских проектов «фигачат» по 20–30 концертов в месяц и получают за концерт около $200. «Если умножить цифры, вроде бы получается неплохая сумма,—рассказывает Кушнир.—Но я ездил с “Мумий Троллем” и “Танцами минус” на гастроли—все это очень выматывает: советские гостиницы, бесконечные ожидания, проволочки. Артисты из телепроектов—молодые, и на это все и рассчитано. Существуют также музыканты—я не могу, правда, здесь упоминать имена,—которые получают свой процент в виде одежды, им оплачивают мобильный, квартиру, водителя с машиной. Дают какие-то карманные деньги и говорят: а зачем тебе больше—у тебя же все есть».
Билан говорит, что все, о чем он мечтал, сбывалось. «Вы понимаете, что такое мечтать жить в Москве? Это настолько нереально—из несостоятельной семьи приехать в Москву. Но я приехал. И, кстати, собираюсь перевезти в Москву свою семью. Я понимаю, что в Москве очень много обособленных людей, которые даже не знакомы со своими соседями. Но в Кабардино-Балкарии так не принято. Я здесь могу у своих соседей и соль попросить, и дисками с ними обменяться». Пока же родителям Билан посылает все свои фотографии, включая и те, где он почти голышом в каком-то бассейне. «Им все нравится, и эти тоже. Что папа говорит? Папа говорит: главное—здоровье. И постоянный хлеб».
Билан мечтает когда-нибудь «выйти на западный рынок». Вопрос о ближайшем будущем явно портит ему настроение: «Врасплох меня застали. У меня такое спорное отношение ко всему. С одной стороны, много работы осталось. А с другой—мне сейчас хочется просто сидеть и смотреть на небо и, может быть, пытаться что-то сочинять. И слушать музыку—Рахманинова, к примеру. Мы и концерты отменили сейчас—потому что невозможно в таком состоянии петь и плясать, мне кажется. Страшно мне? Да, мне немного страшно».
Ему правда страшно. Он хорошо знает и про Влада Сташевского (который работал с Айзеншписом с 1994-го по 1999 г.), и про «Технологию», и про певицу Сашу, и про Никиту—после расставания с Айзеншписом все они быстро пропали из поля зрения.
Сташевский, как объясняет его нынешний директор Андрей Трофимов, расстался с Айзеншписом так: истек контракт, и Влад просто не стал его продлевать: «Что-то там было с финансами, но главное—он хотел быть самостоятельным». Самостоятельно Сташевский занялся производством вина «Слезы гор». Год назад стал гендиректором предприятия по утилизации химотходов, сотрудничает с оборонкой. Но и старое ремесло не бросает. «У Влада в прошлом году были туры по Израилю, по США, он много ездит по бывшему СССР,—рассказывает Трофимов.—Его часто приглашают на корпоративные вечеринки—девочки, которые в 15 лет бегали на него на стадионы, теперь стали 30-летними бизнес-леди. Много выступает по клубам—в “Метелице”, “Кристалле”. Большие залы позволить себе не может—дорого. Последний сольный концерт был в 2002 г. в “России”». Трофимов признает, что популярность Влада («а он был круче, чем Земфира сейчас») целиком и полностью—заслуга Айзеншписа.
«Железная продюсерская воля делает абсолютно из любого человека народную звезду,—рассуждает Юрий Сапрыкин, музыкальный критик, главный редактор журнала “Афиша”.—После того как продюсер группы “Мальчишник” Алексей Адамов уехал в Америку в 90-х, все участники—за исключением Дельфина—подергались как-то немного и переквалифицировались в мелких диджеев. Когда певица Лика рассталась со своим продюсером, для нее тоже все кончилось. Она записала рейверский альбом, и на этом судьба ее как певицы прекратилась».
Сапрыкин вспоминает, что, когда в начале 90-х продюсер Владимир Киселев решил заняться «какими-то другими делами», его группы «Земляне», «Русские», «Санкт-Петербург», которые все время показывали до этого по телевизору, «просто растворились». Когда же несколько лет назад Киселев занял пост в ГУП «Кремль», откуда ни возьмись снова появились «Земляне». Теперь они поют на церемонии MTV с группой «Звери». Вернулась и группа «Санкт-Петербург», куда набрали совершенно новых людей.
«Айзеншпис во всех, с кем работал, влюблялся,—говорит Сапрыкин.—Дима Билан—классический пример. Это история про любовь—в человеческом смысле. Кто бы его сейчас ни взял—Билан уже не будет для него самым любимым, никто не сможет полюбить Билана, как Айзеншпис. Наоборот—не дай бог, конечно—из него выжмут сейчас все соки. Очень многим захочется на нем заработать и ему дать заработать».
Телефон Билана звонит—у него округляются глаза, он что-то шепчет директору Борису в трубку похоронным голосом: «Да, да, спасибо, это такая боль… да, да… так тяжело… Спасибо вам за эти слова». Захлопывает телефон, подпрыгивает до потолка: «Какой же он ох*енный!» Кто—не объясняет. «Первые лица шоу-бизнеса звонят—соболезнуют, предлагают поддержку, помощь безвозмездную». Билан окрылен, ноги снова на подлокотнике. А если новый продюсер не захочет больше Джастина Тимберлейка, а захочет, к примеру, малахольного Алекса Капраноса из FranzFerdinand? «Я сейчас уже в другом статусе,—отрезает Билан.—Я—популярный артист, я считаю, что лицо у меня четко узнаваемое и какие-то свои правила я могу абсолютно свободно диктовать тому, с кем захочу работать». Подключается директор Борис: «Нам нужен человек, который бы подписывал бумажки и был с именем». Звонит телефон—кажется, девушка, ее просят пока не беспокоить. «Но какой-то маленький компромисс,—Билан меняет интонации,—всегда присутствует. Тем более что быть привязанным к чему-то одному—это неинтересно. Вообще нет такого направления, которое бы мне не нравилось. А в последнее время мне хочется жести, реальной жести,—шлет Билан весточку продюсерам.—Напор, децибелы, крики».
Но это только Билану кажется, что он все еще гуттаперчевый мальчик. Например, продюсер Игорь Матвиенко, один из самых уважаемых людей в профессии, создатель «Фабрики», «Корней», «Иванушек International», «Любэ», Михаила Гребенщикова, «Фабрики звезд-5», говорит, что Билан ему не нужен: «Музыкальный проект—это как спектакль. Пишется сценарий, выбираются актеры. А когда предлагается готовый спектакль—остается его лишь поддерживать. Это неинтересно». Матвиенко интересно другое. «Из нормальных советских людей профессиональных музыкантов сделать невозможно—нельзя взрослого человека научить играть на скрипке. Но из них можно сделать телевизионных музыкальных героев. Да, наверное, я могу из обычного человека с более или менее нормальными вокальными данными и внешностью сделать звезду. Но не на 10–15 лет, конечно, а на 3–6 месяцев».
В чем Матвиенко похож на Айзеншписа, так это родительском отношении к своим подопечным. «Советую им, какие книги читать—в основном те, которые сам прочел. Советую поэзию—Бродского, Цветаеву. Могу посоветовать, как вести себя с бойфрендами, женихами, женами». А что с ними будет, когда уйдут от продюсера? «“Корни”, думаю, смогут продержаться сами—у них много своего материала. “Фабрика” не пропадет—выйдут замуж, женятся, заведут детей и будут счастливы».
Кое-кто из наших поп-звезд уже понял пагубность таких «семейных» отношений. На Алсу или «Тату» уже работают не «папы», а «системы»—это более продвинутая западная схема. Уходит человек из их команды—как ушел продюсер Алсу Валерий Белоцерковский или продюсер «Тату» Иван Шаповалов—их место занимает другой. «“Тату” без прежнего шума, но тем не менее записали пластинку, их клип крутят на американском MTV, то есть они существуют,—говорит Сапрыкин.—И эта схема более гуманна по отношению к артисту, в этом меньше человеческого. В истории с Биланом слишком много чувств. Парня вытащили из Кабардино-Балкарии, показали краешек того яркого мира, где кругом поклонницы и вспышки фотокамер. И что теперь?» Билан не София Ротару, не Пугачева и не Валерия, которые уже настолько самодостаточны, что сами могут контролировать процесс и брать с издателей за альбом сотни тысяч предоплаты. Единственный выход для Димы, по мнению Сапрыкина, если какая-нибудь большая компания, вроде «Гала-рекордс», где он писался, скажет: «Нет у тебя теперь папы, у тебя есть фирма, и мы тобой будем заниматься».
Билан допивает коньяк и довольно естественно говорит в сторону Олимпийского проспекта: «Юрий Шмильевич, я сейчас про вас тут рассказываю…—и уже поворачиваясь:—Я очень хорошо понимаю: второй раз в жизни такого не будет—знаете, когда с полуслова все понятно». И он снова надвигает бейсболку на глаза.