В образцовой тюрьме «Черный дельфин» для пожизненно лишенных свободы – чистота, не работают воровские законы и никаких жалоб от осужденных – насильников и убийц

В Соль-Илецке, что под Оренбургом, есть целебные соленые озера с лечебницей и тюрьма для пожизненно осужденных «Черный дельфин». Иногда их путают. Здание штаба колонии выкрашено ярко-розовой краской, на лужайке — фигурки дельфинов и крупные, почти с чайное блюдце, розы. Курортники принимают зону за пансионат, а молодожены даже пытаются здесь фотографироваться. Их вежливо выпроваживают. «Энергетика тут жуткая. На 700 заключенных — 4000 загубленных душ», — говорит Алексей Хальзунов из УФСИН по Оренбургской области.
С исправительной колонии №6, как официально называется «Черный дельфин», собираются брать пример. Министр юстиции Александр Коновалов заявил о грядущей тюремной реформе. Люди, укравшие мешок картошки, уйдут на колонию-поселение. Рецидивисты, убийцы и другие особо опасные преступники перейдут из бараков в тюремные камеры под видеонаблюдением. Фсиновцы говорят, что в таких условиях проще бороться с бунтами и переброской на зону наркотиков и ограничить контакт с охраной. Но это удовольствие не из дешевых. Во ФСИНе уже подсчитали: переоборудовать одно место для зэка стоит около 700 000 рублей. Такие деньги власти пока готовы тратить только на содержание самых опасных преступников.
В России — 1509 пожизненно осужденных, и их число, видимо, будет только расти. Президент Медведев, например, предлагает давать пожизненные сроки особо провинившимся лидерам ОПГ. «У нас в новом блоке 124 места. Есть свободные [места]», — прикидывает начальник ИК-6 Александр Кандалов. На его визитке нарисована решетка и написано: «Кто не с нами, тот у нас». Первый этап ПЛС (пожизненно лишенных свободы) пришел в «Черный дельфин» девять лет назад. Сейчас там сидит почти половина от всех помилованных российских смертников: убийц, серийных маньяков и террористов.
В России не казнят уже 13 лет. Срок моратория истекает 1 января 2010 года, но смертная казнь не вернется, об этом уже объявили в Кремле. В любом случае, заключенным ИК-6 смертная казнь не грозит: им ее заменили пожизненным сроком, а закон обратной силы не имеет. Но выступления президента в «Черном дельфине» слушают даже более внимательно, чем радиопроповеди местного протестантского пастора. Мечтают о гуманизации. «Одни думают, что гуманизация — это когда их переселят в специальный поселок где-нибудь в Сибири, — рассказывает замначальника колонии по лечебно-профилактической работе Сергей Щербаков. — А другие говорят, что гуманизация наступит, когда им раздадут по надувной резиновой кукле».

БЕЗ РОМАНТИКИ
За 255 лет существования Соль-Илецка здесь научились профессионально заниматься только двумя вещами: добывать соль и охранять заключенных. Последнее, кажется, довели до совершенства. Согнутого пополам осужденного заводят в комнату. Его руки скованы за спиной и подняты вверх. Конвоир пристегивает наручники к приваренному к полу табурету. «Здравия желаю, гражданин начальник! Осужденный Костарев Олег Владимирович, 1986 года рождения, осужден по статьям — 210, 222, 223, 167, 213, 205, 105-30. Убил 14 человек…» — скороговоркой рапортует заключенный.
Студент-химик Олег Костарев вступил в националистическую группировку «Спас», смастерил бомбу и в августе 2006 года взорвал ее на Черкизовском рынке. Теперь Костарев сидит в новом корпусе тюрьмы на первом этаже. На внешней стене корпуса висит плакат, который может довести до слез любого зэка. Голубоглазая блондинка с ребенком на руках и подпись: «Тебя ждут дома». Но осужденные на пожизненное заключение этого плаката никогда не видели: по двору их водят с завязанными глазами.
Четырехэтажный корпус, построенный в 2006 году, составляет особую гордость администрации колонии. На него потратили 56 млн рублей. Одного железа ушло 108 тонн. Внутри непривычная для российских тюрем чистота. Зона не курит, табак здесь — табу. На полу плитка, на потолке вытяжки и сплит-системы. Массивные железные двери и «стакан» покрасили в голубой цвет. «Появилась некая эстетика», — улыбается замначальника колонии по воспитательной работе Алексей Трибушной. «Стакан» — это железная клетка посередине коридора, туда заключенного сажают, когда нужно войти в его камеру.
По коридору проходит резервная группа, которая выводит осужденных. Дежурный дает команду: «170-й — в исходную!» 170-й — это Костарев. Все, что происходит в коридорах и в камерах, видно на мониторе в комнате оператора. Вот осужденные замерли, подняли руки и вывернули ладони с растопыренными пальцами. «Между пальцев можно спрятать лезвие и резануть сотрудника по глазам, — объясняет Алексей Хальзунов. — Электричество включают на несколько часов в день, потому что можно бросить провод на решетку, чтобы сотрудника ударило током». Такие случаи были в других колониях. В «Черном дельфине» учились на чужом опыте.
Прежде чем запустить нас в камеру, оттуда выводят и сажают в «стакан» двух постояльцев: террориста Зайнутдинова и людоеда Николаева. Их камера — три на четыре метра. Внутри — тюремный минимализм: аккуратно заправленная кровать, табуретка, стол. После подъема садиться на кровать запрещается. Можно сидеть на табуретке, читать книги за столом или ходить по камере взад-вперед. По словам правозащитников из Московской Хельсинкской группы, от осужденных на пожизненное заключение практически не поступает жалоб на жестокое обращение.
«В “Черном дельфине” самый жесткий режим и самые строгие порядки, — говорит Newsweek правозащитник Валерий Борщев. — На “вологодском пятаке” (зона для ПЛС на острове Огненный. — Newsweek) осужденные даже без наручников свои параши выносили». Администрация ИК-6 и не спорит: законы жесткие, зато в камерах не параши, а унитазы, деревянные полы, горячая вода. А главное — нет побегов. За пределами камеры все передвижения только в наручниках, с заведенными за спину руками. В молельной комнате пристегивают только левую руку — правой крестятся. В душе наручники снимают, но моются за решеткой.
В ИК-6 нет никакой тюремной романтики и не работают воровские законы: бывший милиционер сидит в одной камере с бандитом, а насильник — с террористом. Все сами убирают свои камеры, и даже чеченский полевой командир Салаудин Тимирбулатов по кличке Тракторист, резавший российских солдат, послушно натирает до блеска медный кран умывальника. Те, кто не хочет выполнять требования, отправляются в изолятор. «Бунтовать смысла нет. Тем дальше от свободы», — говорит взрывник Костарев. В его характеристике написано: склонен к побегам, нападениям, владеет навыками рукопашного боя.
Когда в «Черный дельфин» привозили первых пожизненных, им надевали на голову мешок и прогоняли через строй с собаками. Сейчас мешки заменили на повязки. С виду все осужденные почти дрессированные. «Кто знает, что у него на уме. Осужденным терять нечего. Я честно предупреждаю сотрудников, что домой они могут не вернуться», — говорит начальник ИК-6 Кандалов. На психучете 161 осужденный. Случаются обострения — один накинулся на овчарку и стал душить. Другой отказывался вставать с койки, утверждая, что у него украли ночью ноги. Тихие закатывают концерты — поют песни.

ОДНА ДОРОГА
Здесь у всех статьи за убийство, разница только в количестве трупов. Осужденный Муханкин, назвав себя учеником Чикатило, убил восемь человек. Осужденный Ершов сбежал из армии и убил 19 человек, перерезав им горло. Олег Рыльков из Тольятти изнасиловал 37 малолетних девочек и четырех детей зверски убил. Ахмед Исмаилов осужден за взрыв здания правительства в Грозном — там погибли 83 человека.
Людоед Владимир Николаев, убивший и съевший двух человек, с утра не в духе. «Нет чая, нет конфет, какое тут настроение», — хмуро бурчит он, разглядывая свои синие от наколок пальцы. В колонии говорят, что Николаев подхватил звездную болезнь. Раньше просил за интервью гонорар, теперь — клянчит сласти. Получив обещание, что конфеты будут, осужденный начинает охотно рассуждать о смертной казни. Вообще-то он против «вышки», но лично для себя сделал бы исключение: «Мне хоть расстрел, хоть сожжение на костре. Через десять лет все равно помрешь». Обитатели «Черного дельфина» надеются оказаться на свободе, но признаются, что пожизненное заключение порой хуже смерти.
Почти все они совершали свои преступления на трезвую голову. Михаил Иванцов из ревности убил беременную жену. В соль-илецкой тюрьме он уже восемь лет. «Это и есть для меня высшая мера. Нет мне прощения», — тихо говорит бледный мужчина. Теперь он написал письмо начальнику колонии — добивается встречи с сыном. Сыну 15 лет, а он уже получил срок — пять с половиной лет. «Чтобы попасть к отцу, он решил, что ему надо убить троих. Его надо остановить», — пишет в письме Иванцов.
Библиотекарь Сергей Хаметов, сидящий сам на строгом режиме, рассказывает, что осужденные выписывают газет и журналов почти на 250 000 рублей, но самая популярная книга — Библия. Почти все стали верующими. «Их больше всего интересует, простит ли их Бог, — рассказывает пастор церкви меннонитов Виталий Мокрушин. — Мы говорим: да. Но всем остатком своей жизни вы будете искупать вину».
Кроме веры на зоне есть еще одно спасение. Это работа. Осужденные «Черного дельфина» шьют обувь — тапочки, армейские берцы, туфли и даже войлочные сапоги «прощай, молодость». На каждой паре — эмблема «Черного дельфина». Это уже бренд. По словам замначальника колонии Алексея Трибушного, когда цех только открывался, шить умели только двое, но конкурс был 100 человек на место. Сейчас работают 300 осужденных.
В зоне есть даже своя художественная мастерская. Реставратор Андреев, осужденный за тройное убийство, за решеткой написал 239 икон. Они находятся в церквях, частных коллекциях и даже в собрании шведской королевы. «Краски готовлю по старинным рецептам, добавляю, например, мед. Жаль, нет возможности добавлять водку», — переживает он.
Его дело даже тюремщики называют «очень запутанным», намекая, что его приговор — одна из роковых судебных ошибок. Андрееву повезло: от него не отворачивались родные, его поддержало дворянское собрание Петербурга, к нему по-человечески относится администрация. Для многих его соседей по корпусу пути назад нет. Один осужденный (администрация просила не указывать его фамилию) спустя много лет в тюрьме написал родственникам жертв покаянное письмо. В ответ ему пришла фотография двух убитых детей с подписью: «Сдохни, мразь!»
Пожизненное заключение — это смертный приговор, растянутый во времени. Первые годы смертность среди осужденных была высокая — 20–30 человек в год. В последнее время умирают по три-пять человек. В этом году похоронили двоих. Зона почти победила туберкулез. «Самое главное достижение, — говорит врач Сергей Щербаков, — они у нас психоустойчивые». Раньше, по его словам, осужденных мучили галлюцинации и кошмары: окровавленный топор, запертая в подвале мать. «Сейчас у них хорошие эротические сновидения, крепкий сон, — уверяет врач. — Ни инфарктов, ни параличей».
Один из таких психоустойчивых — Олег Костарев. Он говорит, что его совершенно не мучают кошмары. «Я даже фотографии не смотрел [погибших], чтобы у меня это никак не отразилось в голове», — признается он. В тюрьме Костарев хочет выучиться на юриста: «Выходят постоянно новые законы. Шансы есть, что пожизненное заменят на обычный срок».
Костареву всего 23 года. При пожизненном сроке порядок такой: первые десять лет — на особом режиме с минимумом передач и двумя свиданиями, потом — смягчение режима: разрешат получать больше передач и длительные свидания. Через 25 лет, если за последние три года не будет замечаний, заключенного могут перевести в колонию строгого режима. И уже оттуда он может добиваться условно-досрочного освобождения. Первые из осужденных на пожизненное заключение теоретически могут освободиться в 2014–2015 годах. При этом в неофициальных беседах сотрудники ФСИН намекают: серийные маньяки, убийцы-педофилы на свободу не выйдут.
В трех километрах от Соль-Илецка в чистом поле стоят ряды одинаковых ржавых табличек с номерами — это тюремное кладбище. С недавних пор родственникам разрешают забрать тело. Или поставить крест. Под одним из них лежит Валерий М. В «Черном дельфине» рассказывают такую историю: на парня нажали бандиты, он написал заявление в УБОП, и милиция обещала прислать группу. Вечером подъехал «Мерседес» — внутри мужчины в гражданке. Парень был на нервах — вышел и разрядил карабин. Оказалось, что в «Мерседесе» были оперативники. Когда М. об этом узнал, сам потребовал для себя расстрела, но попал в «Черный дельфин» и умер своей смертью.

Читайте также
Террорист Олег Костарев: «Я сам человек неконфликтный»
Людоед Владимир Николаев: «Сам я пельмени не делал»
Иконописец Андреев: «Это все квартирная мафия»

Киллер Сергей Бабков: «Каждый день ближе к свободе»

 

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *