12-й чемпион мира по шахматам Анатолий Карпов рассказал корреспонденту Newsweek Александру Беляеву о том, что Кирсан Илюмжинов не понимает шахматы и что заключенные в российских тюрьмах играют в шахматы не ради денег.

Кто из вас первый – вы или Каспаров — придумал провести такой матч 25 лет спустя?
Идея витала в воздухе. Мы с Гарри встретились в мае и почти одновременно заговорили: вот, подходит осень 2009 года, круглая дата намечается. Можно сделать что-то интересное, отметить, да и вообще что-то полезное для шахмат придумать. Поздновато мы, конечно, встретились: могли бы уже сейчас иметь полный список организаторов, но не получилось. Теперь договариваемся по ходу. С Парижем вопрос практически решен. В Лондоне пока возникли проблемы. Сначала первый отклик был именно оттуда, но по экономическим причинам они не смогли собрать призовой фонд, хотя он по нынешним понятиям очень скромный. В Валенсии это 120 тысяч евро.

Каспаров говорит, что у вас огромные связи в Москве. Почему вы не смогли организовать турнир тут?
Во-первых, международная федерация или российская должны были первыми подумать, что состоится такой юбилей. Это ведь уникальное событие. Успехи шахмат пошли резко вниз после того, как вы ушли с Каспаровым. Второе. История чемпионатов мира началась в 1886 году – это 123 года, получается, звание существует. Из них Карпов и Каспаров доминировали в течение 25 лет. Это все уникально. У кого-то должны мозги работать? А то уйдет в историю вся эта уникальность, ничего не останется. Такое доминирование российских шахматистов никогда не повторится.

Вы хотя бы пытались российской федерации намекнуть, что вообще собираетесь отмечать юбилей?
А почему Карпов должен организовывать чемпионат в России? Почему не федерация? В Валенсии получилось очень просто – это шахматный город, у меня тут тесные связи. Здесь замечательный мэр, который делает очень многое для города. Я тут был 20 с лишним лет назад: обычный провинциальный городок был. А сейчас все очень современно. И никого не пришлось упрашивать: мы разослали информацию и все само собой организовалось.

Вам будет обидно, если вам так и не удастся сыграть в Москве?
По крайней мере это обеднит цикл. Мы ведь живем в Москве: Каспаров живет в 20 метрах от моей матушки, а мне до нее пешком 20 минут идти. Мы просто соседи по московским меркам. И вдруг мы в Париже, Валенсии, Лондоне и не в Москве? Как это такое возможно? Просто люди должны были проявить инициативу, а не мы бегать с протянутой рукой. Вы готовы подключиться? А вы? Ну, не готовы так не готовы. Это ведь не какая-то сверхзадача набрать все страны. А я и организатором-то никогда не был, всегда интерес со стороны был. Мне звонили и говорили: вот там-то и тогда-то. Что же мы теперь будет бегать по миру и говорить, что мы хотим?

В России интерес был бы выше, чем в Испании?
Конечно, у нас шахматистов очень много. В СССР была такая статистика: на различных шахматных турнирах – от чемпионата школы до чемпионата какого-нибудь поселка или города – играет более четырех миллионов человек. Из них российских было миллиона 2-3, а еще в каждой четвертой семье был кто-нибудь, умеющий играть. Сейчас тоже стали шахматами заниматься. В Москве интерес большой. Например, в СВАО в десяти базовых школах есть кружок шахмат. Любой может записаться.

Возвращаясь к вашему мемориальному турниру. Трудно было уговорить Каспарова вернуться в шахматы?
Я его не уговаривал. Да и вообще – шахматисты из шахмат не уходят. Да, он перестал бороться за звание чемпиона мира, резко сократил свои шахматные планы. Но все же он иногда выступает, читает лекции. Мы закончили играть практически одновременно, потому что нас категорически не устраивает то, что делает ФИДЕ. Они практически уничтожили звание чемпиона мира: все эти сверхкороткие матчи по две партии, блицы. Чемпионаты мира ведут свой отчет с 1886 года. Последние реальные чемпионы это Каспаров и Крамник. А все остальное – это неудачно сложившийся шахматный цирк. С матча Фишер – Спасский началось золотое двадцатилетие шахмат. Потом интерес со стороны СМИ резко ушел вниз. Думаю, что наш неофициальный матч в мировой прессе даст больший результат, чем предстоящий чемпионат мира.

Вы хотите показательный урок такой устроить?
Это не только показательный урок. Шахматы помельчали. Когда я пришел в шахматы, чемпионы были величинами, были везде узнаваемы. А сейчас Ананда знают в Индии и Испании, потому что он там живет. Ну, и в России. А в мире – лишь специалисты. Даже если вы спросите у них, то они сами запутались, кто тут чемпион мира. Публика потеряла ориентиры.

Нужно возродить полуторогодовые матчи, чтобы получить настоящих чемпионов?
Это невозможно: во-первых, времени столько нет, во-вторых, современные спортсмены не перенесут те нагрузки. У меня первый матч шел пять с половиной месяцев, а самый короткий был 70 дней. Это немыслимые перегрузки. Там были выходные дни, но отдыхала только публика. А нам между партиями приходилось работать дома, чтобы понимать, как выходить в следующий раз. Для этого нужно было иметь представление, что будет происходить первые 12-15 ходов. Тогда мы работали с книгами, сейчас с компьютерами. Но напряжение несопоставимо. Кроме того, чемпион мира должен определяться в классических шахматах в матче минимум до 14 партий, а то и 16.

Почему этого не происходит?
Проблема в понимании. Илюмжинов играет в шахматы, но глубоко он их не понимает. И его окружение тоже – руководят любители. Если раньше какие-то реформы проводить без одобрения чемпиона мира было нельзя, то теперь Илюмжинов сам все решает. В его интересах понизить уровень чемпионата мира, чтобы чемпион мира и не мог ему диктовать, и не имел времени. Сейчас ведь каждый год чемпионаты мира! Это то же самое, что заставить человека работать на тяжелом производстве целый месяц без выходных. Конечно, у чемпионов нет времени ни думать, ни бороться.

У вас на подготовку к нынешнему матчу было много времени?
Нет, было очень трудно перестроить график. Я готовился где-то три недели: первые две в Москве в свободное время, а последнюю неделю провел в Испании и занимался только шахматами. Но этого мало: к матчам на первенство мира я начинал подготовку за полгода до начала. Сейчас в Испании был последний этап подготовки: я старался предвидеть в каком направлении работает мысль соперника. Зная Каспарова, я пытался угадать, о чем думает он.

Вы сильно изменились за последние 25 лет как шахматисты?
Трудно сказать. Он ушел в политику, но и я не так активно играю. Мне сейчас 58. Очень редки те случаи, когда люди и в 70 соображают достаточно быстро. Корчной разве что до сих пор отлично играет. Притупляется не столько мысль, сколько нервная система изнашивается. Не выдерживает той ответственности и перенапряжения. Если подумать 10-15 минут, то я найду решение. А если полминуты, то здесь нервная система дает сбой. Это вполне естественно. Ясно, что в 46 лет у Каспарова она работает не так, как у меня сейчас. Но мы сразу договорились, что классику играть не будем – просто времени на это нет.

У вас столько разных должностей – какая из них самая важная?
Основная – Фонд мира. Еще теперь развиваю направление независимой экспертизы для судов – это как часть судебной реформы, огромное поле для деятельности. Я посол ЮНИСЕФ, у меня достаточно широкая сеть шахматных школ в Америке. Действует уже, кстати, 10 лет в Канзасе.

Вас, помнится, еще и почетным техасцем признали как-то…
Было такое дело. Я одно время был президентом лайнз-клуба «Арбат» и устроил прекрасную программу. Потом мы с этой программой были в Техасе, там меня и удостоили звания почетного. Хотя, помню, играл там в 72 году в шахматы. Но техасцем стал по другой причине.

Как вам на все хватает времени?
Шахматы научили продуктивно работать. У меня такой дар организатора, что я могу найти людей, собрать их воедино. Делать все в одиночку я бы просто не смог. Когда я в Москве, то дни напролет провожу в Фонде мира – я там уже 27 лет президент. Но в Москве в общей сложности я бываю месяца четыре в году.

Вы же еще очень много различных шахматных семинаров проводите и сеансов одновременной игры. Зачем вам при такой загрузке еще и шахматы?
Все-таки я люблю шахматы. Это и профессия, и удовольствие. Мне без шахмат скучно. Но играю только вживую. По интернету не интересно. И с программами не люблю — я человек общения. А сидеть в Москве играть с Сиднеем это не по мне.

Сейчас многие говорят, что в России шахматы если не умерли, то ушли в глубокое подполье. Почему?
Я так не считаю. Произошел спад, поменялся ритм жизни. Беда была после распада Союза, когда у людей пропал интерес к образованию. А шахматы это часть культуры. Пропал интерес к культуре, пропал и к шахматам. Сейчас он, к счастью, возрождается. В некоторых областях шахматы уже включены в обязательную школьную программу.

За последнее время вы несколько раз были в российских тюрьмах, давали там сеансы. Шахматы там популярнее, чем в целом по стране?
У меня нет точных данных. Могу сказать, что мы воссоздали попечительский совет мест исполнения наказаний, который раньше был в Российской империи, его тогда возглавляла императрица. Они многое сделали для улучшения положения заключенных. Я тоже стараюсь им помогать. Большинство колоний ведь в изоляции. Стоит там тюрьма где-нибудь в таежном поселке. Там офицеры, сержантский состав – никуда уехать, оторваться не могут, сидят друг друга караулят. И я предложил шахматы не как вид спорта или досуга, а как часть социальной программы. Сейчас ведь занятость заключенных в среднем по России около 30%. А отбывать наказание и не трудиться – это с ума сойдешь точно совершенно. Я предложил шахматы и как социальную адаптацию. Если раньше государство принимало на себя обязанности устроить где-то освободившихся, то теперь такой стартовой помощи нет. Поэтому и процент вернувшихся в тюрьму огромен – больше половины. А так освободившийся сможет прийти в шахматный клуб, ему там помогут.

Много у вас тюрем охвачено?
Почти все. Где-то клубы, где-то библиотечки. По моей инициативе семь лет назад министр юстиций дал приказ о проведении турнира: теперь каждый год соревнуются заключенные и начальники тюрем. А в 2002 году впервые в Тверской области собрали чемпионов колоний семи центральных областей России. Я приезжал, давал сеанс игры. Это после шахмат уже стали внедрять пение, искусство, самодеятельность. Шахматы были первыми.

Им интересно с вами играть?
Не то слово. Три месяца назад давал сеанс в тюрьме и очень забавно получилось. Участники думать стали дольше регламента. У нас был приз специальный в 20 тысяч рублей – для заключенных где-нибудь в Сибири это огромные деньги. И директор говорит: один из призов получит еще и тот, кто первый сдастся.

Все сдались?
Ничего подобного, хотя несколько позиций было совершенно безнадежных. Мы играли по внутреннему интернету и ведущий говорит одной женщине из Мордовии: все, у вас позиция безнадежная. А она: «Как это? Я хочу играть. Я столько лет этого ждала». И все приятельницы ее закричали, что, мол, мы не сдаемся. А кому-то из мужчин предложили, так он даже обиделся. Вы знаете, говорит, никакие деньги не сравнятся с партией против чемпиона мира.

Читайте также
Легендарные шахматисты Каспаров и Карпов сразятся вновь
Гарри Каспаров: «У нас шахматы в загоне»
Ход вдвоем

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *